Лица и сюжеты русской мысли

Однако объектоцентристский пафос Флоренского можно понять: он возникает у него в рамках философии культа, к которой стягивается вся его мысль. Действительно, поскольку речь идет о религиозном культе, то таковой возможен лишь при условии объективности образующих его священнодействий. Таинства, лежащие в основе культа, не могут быть задеты в своей сакральной глубине субъективными особенностями лиц, в него вовлеченными, равно как и прочими привходящими обстоятельствами его земного свершения. Культ функционирует, если угодно, как объективная «машина» освящения и спасения, на работу которой никакие субъективные моменты участвующих в нем лиц воздействовать не могут. Разумеется, все должно происходить по уставу, и разные непростые ситуации, возможные здесь, Флоренский рассматривает на страницах своей «Философии культа». Главное правило такое: человеческое несовершенство конкретного священнослужителя не может «снизить» потока благодати, изливаемой таинственным образом на верующих при свершении церковного таинства. И в этом смысле можно говорить о том, что освящение земного бытия происходит при этом объективно, то есть до известной степени подобно естественным и необходимым процессам в природе, в жизни космоса. Поэтому понятно, почему термин «объективность» у о. Павла близок, порой до отождествления, таким терминам его философии культа, как «онтологичность» и «космичность».

Соблазнительно подобный объектоцентризм объяснять рудиментами непреодоленного, несмотря на пережитый «обвал», науковерия. Такому предположению способствует распространенность использования в «Философии культа» научных методов описания разного рода явлений. Например, исследуя употребление слова «мученик-свидетель» (μάρτῠρoς) в священных текстах, о. Павел прибегает к количественному подходу, подсчитывает его встречаемость и т. п. Научной объективацией как методом он пользуется везде и всюду. Занимаясь мистической онтологией культа, называя ее, что небесспорно, философией, он остается естествоиспытателем-математиком. Все это так. Но гипотезу о непреодоленности науковерия все же надо решительно отбросить. Наука о. Павлом преодолена по содержанию, мировоззренчески. Но как универсальный метод познания она сохраняет у него всю свою силу.

Не внешним объект быть не может, даже если объективируется нечто внутреннее. Объект внимания, объект деятельности – всегда внешен как объект, поскольку внутреннее есть привилегия субъекта. Бог в принципе не есть объект, ибо предметом нашей деятельности в том смысле, в каком им могут стать вещи мира, Он стать не может. Эта необъективируемость истины выражается Флоренским в финале «Воспоминаний»: «Постепенно, однако, отчасти с помощью Толстого, – говорит он, – мне стало ясным, что истина, если она есть, не может быть внешнею по отношению ко мне и что она есть источник жизни»[227]. Здесь преодоление оппозиции субъекта и объекта происходит под знаком жизни, мыслимой в ее глубине, той жизни, которая больше меня и не есть я, но со мной соприкасается, меня питает, дает смысл моему существованию. Таким образом, в конце своих «Воспоминаний» Флоренский подводит к такой антиномии: жизнь-смысл-истина мне не внешня, но жизнь-смысл-истина «не я и не во мне». Смысл этой антиномии в том, что сами оппозиции внешнее / внутреннее, мое / не-мое, субъект / объект на этом уровне углубления в бытие как истину недействительны. Слово «жизнь» является более подходящим, чем указанные слова, для обозначения такого уровня глубины. И неспроста: ведь жизнь действительно перетекает через грани всех этих разграничений. Она и субъект, и объект – и не то, и не это. Поэтому если вдуматься в мысль о. Павла, то следует исправить наше суждение о его объектоцентризме: вернее говорить о его витоцентризме, о том, что у него жизнь как дух стоит в фокусе его мысли. Слово «объект», можно сказать, недолжным образом кантианизирует неоплатоническую мистику жизни, действительно близко-родственную о. Павлу.

Наше исследование мы бы завершили следующим образом. В религиозной философии о. Павла, органически слились воедино платоническое и экзистенциальное начала. В его личном конкретном опыте встречаются платоническая мистика и мистика христианская. В зависимости от конкретной ситуации эти конститутивные моменты его философско-религиозного мировоззрения находятся в подвижном динамическом взаимоотношении. Именно это мы и стремились показать.

Платонизм Павла Флоренского как экзистенциальный опыт