Лица века

Кстати, эксперимент вовсе не новый: кто-то стремился стать англичанином, иной надел французскую шкуру, немцы и евреи пытались натянуть русское обличье и, впрочем, порою не без пользы для государства. Во многих сторонах культуры и наук они сыграли учительную роль. А вспомним Синявского, что жил под еврейской личиною. Я уж не вспоминаю уроки диффузии в мировом масштабе; но в осадке чаще всего оставались личная драма, угрюмое доживание иль запоздалое прозрение. В эти игры играть опасно…

В. К. Невольно задумываешься и о том, что какие-то свойства нашего национального характера нуждаются в определенном совершенствовании с учетом жесткого нынешнего времени. Ваш «опыт психоанализа» весьма поучителен. Но скажите, может ли народ, учась на собственных горьких ошибках, сделать выводы из них и в чем-то себя «перевоспитать»?

В. Л. Норов каждой нации гранили долгие времена; жизненных коллизий и у русского народа за тысячелетия случалось много, и если по каждому поводу, при тяжелой ситуации дополнять или переписывать натуру, то племя бы не состоялось. Готовые к перековке по чьему-то желанию угождают в конце концов в такой исторический шторм, что едва выплывают на берег, растеряв почти все нажитое в истории.

Мы не знаем, не помним, какими были наши предки, но, безусловно, они были более выносливыми, созерцательными, многомудрыми, ибо жили в полнейшем слиянии с природою; более мужественными, ибо всякое сражение проходило на расстоянии стрелы, копья и меча; более зоркими, ибо охота, пространства требовали взгляда чистого; более решительными и богобоязненными, ибо долгие ходы по землям требовали натуры рисковой, – а значит, не боялись смерти. Череда дней, испытаний, чересполосиц, сбивание в города, в огромные скученные безголосые орды, конечно, приисказили норов, нарушили этику и эстетику, взгляд опустили в землю, но стержень русской души, несмотря на перемены в мире, оставался нетронутым (по крайней мере, до последних лет).

Еще на моей памяти сельская Русь не знала замков, можно было попроситься на постой в любую избу, – а это многое значило для народной жизни в ее бесконечных дорогах. Конечно, рухнул прежний быт, а значит, поиссякли национальная этика и эстетика, душа народная стала грубее, примитивнее, несмотря на все образование. И нынешняя перемена общественного строя заставит мимикрировать народ, приспособляться, затаиваться в своей сущности, порою и засыпать. (Но спящий народ не есть мертвый, беспробудный.) Однако нельзя говорить, что народ нуждается в совершенствовании, ибо русский народ – это наше все, мы лишь крохотные малосилые зернышки его.

Народ нуждается в любви, но не в покровительстве: нуждается он в воле, которую почти отобрали. Всякая рыба ищет своих стихий, русский народ – народ глубины, бесконечного поиска, волнения, внутреннего постоянного недовольства собою, народ тихой драмы и самоустроения. Я говорю лишь о том народе, что живет на земле, собирает из нее не только на прокорм всем нам, но и духовно окормляет, храня и прикапливая исподволь национальную культуру. А пока кормилец наш, как и в прежние времена, – изгой, страдалец, как бы человек низкого сорта; себялюбивые города, похитив у крестьянина его волю, уничтожают и его смысл быванья, а значит, и себя изгоняют со света, бессмысленные и жалкие. Города похищают народ и истребляют его, доводя и себя до плесени.

Пространства диктуют условия жизни русскому народу; пространства – его школа, и сколько бы поколений ни приходили до или будет после нас, они все будут больно ушибаться, спотыкаться, падать, стеная, снова подыматься и двигаться наощупку вперед. Разве можно научить молодую семью, чтобы она жила, не расплескав чувств, не спотыкаясь на сварах, нытье, на внезапных вздрязгах. Нет. Так и нация, любой народ мира, перемогая тысячелетия, всякий раз накапливает свой, личный опыт. Даже свод эстетики и этики, накопленный в совместном прожитии, не оберегает народ от своих же ошибок. Увы! Хвори и выздоровление; встряхнул головой – и, помолясь, дальше.

Лишь самонадеянные «образованны», блуждая в трех соснах, любят воспитывать свой народ, почитая себя за апостолов. И тем приносят много горей…

В. К. В разговоре с писателем Личутиным не могу не коснуться вопроса о языке. Ваш язык называют самобытным, самоцветным, необыкновенно сочным. Но сегодня не о личных творческих секретах вашей работы над словом хочется вас спросить. Сегодня вполне реальна угроза уничтожения русского языка в целом. Вы чувствуете эту угрозу? И что, на ваш взгляд, нужно делать, чтобы ее предотвратить?

В. Л. Язык русский скукожится, изветреет лишь тогда, когда народ вовсе сойдет с земли и закроется в городах. Земля – родильница слова, его повествователь. И печаль не столько от того, что телевизор принакрыл нас голубым мраком, мерцающим сполохом затмил взгляд; печально, что земля скудеет крестьянином, а мы и не охнем.