Лица во тьме. Очертя сердце. Недоразумение

С этой минуты я поняла, что он больше не хочет делить со мной свое одиночество, что нашему союзу настал конец. Некоторые вещи он мог доверить только Франку. У них было общее прошлое, перед которым отступали недолгие годы нашей совместной жизни. Приезд Жака ускорил развязку, но не спровоцировал ее. Если бы даже Франк не придумал свой ужасный роман, мы бы все равно, Мартен и я, стали противниками. Я снова и снова твержу это себе, потому что все еще достаточно глупа и испытываю угрызения совести, думаю, что, вероятно, я не та жена, которая нужна была Мартену. У меня нет уже никаких ориентиров. Я пытаюсь понять, как мне следует вести себя. И думаю, что Мартен уже долгие голы носит в себе этот ужас, который ни на минуту не отпускает его. Он всегда держался мужественно. Он всегда отличался удивительным достоинством. Он вынуждал себя, вынуждал нас жить, соблюдая все условности, на широкую ногу. Он и по сей день вызывает у меня восхищение. Но я больше не выдерживаю. А в это время Жак бросает на меня полные обожания взгляды. Мне хотелось бы взять его за плечи, встряхнуть, причинить ему боль. Здесь не место музыке!

31 июля

Жак пытается отомстить мне за мою холодность. Он заметил, что мелкие странности человека, роль которого он исполняет, ранят и мучат меня. И старается повторять эти пугающие меня жесты как можно чаще и как можно естественнее, и в этом, несчастный, он достиг совершенства! Он и не подозревает, что Мартен задыхается от ненависти. Эта карикатура на него самого, которую он сам так охотно создал, воспринимается им теперь как вызов. Я вижу, как судорожно сжимает он руки, когда Жак в течение двух минут стряхивает лацкан пиджака, где пепел от сигареты оставил серое пятнышко. Мартен никогда не желал видеть себя таким, каков ре есть. Пусть Жак на него совсем не похож, но для Мартена видеть свои собственные привычки как бы отраженными в кривом зеркале — тяжкое испытание. Он бросает на нас, на Франка и на меня, возмущенные взгляды, словно мы над ним издеваемся. И хуже всего то, что он к тому же должен постоянно следить за собой, чтобы не сделать по неосторожности один из тех жестов, которые так отвратительны ему у Жака. Бывают минуты, когда не смеешь больше дышать, когда не знаешь, на чем остановить свой взгляд. Тем не менее мы не можем не собираться все вместе в столовой. Мы пленники это зловещей истории, выдуманной Франком. И вот что весьма любопытно. Мне кажется, мы ждем с каким-то болезненным нетерпением той минуты, когда мы снова встретимся за столом. Я, конечно, чтобы вновь увидеть Жака. А они — чтобы укрепиться в своей ненависти и надежде. Так как они надеются! Мартен надеется! Если я ничего не могу скрыть от него, то и он тоже не может меня обмануть. Мы слишком долго жили вместе. То, что испытывает один, тут же передается другому. Это все, что остается от любви. На смену обладанию и пресыщению приходит неотвязное присутствие в тебе другого. Я чувствую, что в нем живет надежда, безрассудная надежда, с которой он борется, но уже начинает думать, что… может быть… Жак здесь. Они вцепились в него мертвой хваткой. Он послушен. Так почему бы и нет?.. Обманутый враг вычеркнет еще одно имя из черного списка и, удовлетворенный, исчезнет. А Жак заслуживает смерти, потому что позволяет себе передразнивать человека, который наводил ужас на миллионы рабов. Я убеждена, что в извращенном мозгу Мартена гибель Жака стала чем-то вполне справедливым. Он должен расплатиться за свои грехи и за грехи Мартена. Жак, в полном смысле этого слова, козел отпущения со всем тем, что есть в этом неосознанно суеверного. А потом снова начнется жизнь. Настоящая жизнь. Свободная жизнь. Жизнь на людях. Мартен в душе понимает, что надеется. Вот почему он делает вид, что впал в беспросветное уныние. Он хочет скрыть от меня, что в нем что-то оживает, что разбитое молнией дерево наливается соками. Но, несмотря на его пугающее умение владеть собой, он по вечерам не может побороть себя и подходит к окну, смотрит в парк, вглядывается в полную таинственных отсветов ночь, вслушивается в приглушенные звуки ликующей жизни. Порой я ловлю в зеркале его устремленные на меня глаза.

Есть и другие признаки. Вчера после рапорта, на котором я всегда присутствую, хотя это и вызывает у меня отвращение, потому что хочу знать, какие интриги они плетут, Франк сообщил нам, что он стал рассказывать Жаку о прошлом Поля де Баера.

— А нужно ли? — спросил Мартен.

— Он сам начал, — объяснил Франк. — Он не хочет, чтоб его застали врасплох, если нотариус ненароком заговорит о каких-нибудь событиях, которые должны быть ему хорошо известны…

Мартен прервал его:

— Какой нотариус? — Но тут же оборвал себя, сообразив, что допускает ошибку, — Простите меня, — пробормотал он. — Конечно же, нотариус.