Лица во тьме. Очертя сердце. Недоразумение

Меня же больше всего занимал Дютуа. Он был на последнем курсе, когда я поступил в консерваторию. Естественно, мое лицо и мое имя были ему незнакомы. Да и потом, через двадцать лет… Но достаточно было досадной случайности, и он мог бы мне сказать: «Послушайте, Кристен… Кристен… Мы с вами не встречались раньше?» И Боше с трудом простил бы мне мою ложь. Он навел бы справки, это было бы настоящей катастрофой! Мысль эта мучила меня. Она и сейчас не дает мне покоя. Это глупо! Один шанс из тысячи, что Дютуа погубит меня. И тем не менее, я чувствую, что буду жить в постоянном страхе Мне бы следовало во всем признаться Боше, не откладывая. Сказать, что Поль де Баер не мое настоящее имя. Я все время возвращаюсь к одному и тому же вопросу, твержу себе одно и тоже. Но совершенно очевидно, что двусмысленное положение, устраивающее нас с Жильбертой, долго продолжаться не может!

5 сентября

Спор с Жильбертой. Не люблю, когда она орудует пылесосом. Мне кажется, пусть даже это немного наивно, что она не создана для подобной работы. Я посоветовал ей нанять приходящую прислугу.

— Нет.

— Но почему?

— Не хочу вводить в дом незнакомого человека.

— У нас нечего красть.

— О! Об этом я и не думала.

— Так в чем же дело?

— В том, что я не хочу. Вот и все!

Она почти кричала. Я сказал ей, что она могла бы разговаривать со мной другим тоном. Словом, произошла глупая, вульгарная ссора, после чего мы оба надулись. Никто не хотел заговорить первым. Мы сталкивались, пропуская друг друга, отворачивались, делая вид, что не замечаем один другого, и задыхались от невысказанных упреков. Вот это-то я больше всего и ненавижу. Не в силах дольше терпеть, я схватил пиджак и открыл дверь.

— Куда ты?

Я даже не ответил. Спокойно закрыл дверь, уверенный в своей правоте, и сел в лифт. Я впервые подумал, что Жильберта может сделать мою жизнь невыносимой и не лучше ли, вместо того чтобы пытаться с ней объясняться, просто положить конец тому, что, в сущности, было обыкновенной любовной связью. Оказавшись на Елисейских полях, я продолжал безжалостно исследовать собственную совесть, не испытывая при этом той острой мимолетной боли, которая так часто пронзала мое сердце при одной только мысли, что я должен расстаться с любимой женщиной. А ведь Жильберта занимала особое место в моей жизни. Первые дни я был буквально околдован ею. Но я не могу допустить, чтобы мной командовали. Я из породы диких зверей, кусающих того, кто слишком сильно их любит. К тому же радость уехать, попытать счастья вместе с тремя своими товарищами так упоительна, что я начинаю ненавидеть все, что меня связывает. К тому же… Возможно, правда и в том, что Жильберта — победа моего самолюбия, и не больше. Я и сам уже ничего не знаю и не хочу знать. Знаю лишь, что совершил чудесную прогулку в одиночестве, еще не известный толпе, но уже чувствуя себя избранным, на пороге той жизни, о которой я столько мечтал. Мне не хотелось возвращаться домой. На какое-то мгновение я подумал было провести ночь в гостинице, чтобы Жильберта впредь удерживалась от подобных внезапных перепадов настроения. Но я не настолько жесток.

Дома я застал Жильберту рыдающей лежа на постели. Она была такой несчастной, осунувшейся, измученной горем, что в первую минуту я взорвался:

— В конце концов, ты ведешь себя просто нелепо! Не кажется ли тебе, что ты перебарщиваешь?.. Умри я, вряд ли бы ты рыдала сильнее!

Я поцеловал ее. Она обвила мою шею и в ответ стала пылко осыпать меня поцелуями. Примирение было быстрым и полным. Я позабыл о своих обидах, уступив захлестнувшей меня нежности. Мы провели упоительный вечер наедине. Она была очень весела, а немного грустен. Теперь, когда я пишу эти строки, я прекрасно понимаю, что буду вспоминать о ней с сожалением. Но я не потерплю больше подобных сцен.