Лица во тьме

Было уже очень жарко. Эрмантье без труда представлял себе голубое небо, чересчур голубое, а дальше, за парком, тянущиеся вдоль берега моря низинные луга без единого деревца или перелеска. И снова вздохнул глубоко, до головокружения. Ничего. Во всяком случае, ничего необычного. Он вошел в туалетную комнату, отыскал на полочке, где лежали его расческа со щетками и стоял флакон одеколона, привезенную Кристианой электрическую бритву. Ему было известно, что бритва — белая, что у нее четыре лезвия и что стоила она три тысячи франков, однако то, что он держал в руке, имело цилиндрическую форму, продолжением которой служил шнур, и все. Воображению его это ничего не говорило и никакого удовольствия не доставляло. У него даже не возникало желания включить ее и послушать, как она работает. Ему не давала покоя иная мысль, нелепая, как все мысли, одолевавшие его в последние несколько дней: он был уверен, что когда уловил запах сосну, то не переставал чувствовать запах цветов и раскаленной земли. Правда, запах сосны преобладал, но и другой тем не менее существовал, и все это одновременно, в один и тот же момент. Да, в один и тот же момент, то есть, иными словами, те же таинственные нервы, которые давали ему неверную информацию, способны были сообщать и другую, совершенно неоспоримую. Это-то и казалось невероятным — одновременное двойственное и противоречивое свидетельство… Эрмантье вспомнился лабиринт, в котором он блуждал, когда ему было восемь лет. Снаружи павильон походил на все остальные павильоны ярмарки. Он храбро опустил у входа свою монетку. И сразу же очутился один в этой едва освещенной конуре, окруженный со всех сторон стенами, меж которых следовало пробираться. Откуда-то — но откуда? — доносилось топтание, шорохи, крики, непонятная, таящая в себе угрозу возня, а между тем посетители двигались, касаясь рукой матерчатой перегородки, которая шаталась при малейшем нажиме, и выходили на перекрестки с кривыми зеркалами, где собственное изображение виделось похожим на блестящую проволоку с кошмарной, уродливой головой наверху или же на некое подобие чудовищной лягушки с растянутым, разинутым ртом. Он попробовал бежать, вообразил, что за ним гонятся, и в конце концов выскочил на свет под грохочущую музыку ярмарки; ему пришлось спрятаться за одной из повозок: его тошнило. Вот что приходило ему теперь на память. Кончики его пальцев до сих пор хранили воспоминание о шероховатостях полотна, о соприкосновении с этими мягкими, податливыми стенами, которым постарались придать вид и цвет камней какого-то подземелья. И сейчас у него было такое ощущение, будто он снова бродит в лабиринте.

— Ришар!.. Можно войти?

Не дожидаясь ответа, Максим пересек комнату.

— У тебя не найдется аспирина?.. Я что-то расклеился… Простудился, наверное. Это в июле-то! Вот уж идиотизм.

— Ты совсем вымотался, мой дорогой Максим, — заметил Эрмантье. — Если не займешься собой, дело может обернуться плохо, и довольно скоро. Посмотри на ночном столике.

Эрмантье вплотную подошел к стене, справа от раковины. Рука его скользнула вдоль эмалированной перегородки. Он шарил с осторожностью, так как розетка была разбита. Надо заменить ее, раз теперь у него электрическая бритва.

— На ночном столике ничего нет, — сказал Максим.

— Тогда… Посмотри в шкафу… в среднем ящике.

Рука его наткнулась на плинтус и пошла по краю вправо, затем вернулась назад. Он опустился на колени, обеими руками ощупывая стену. Розетка должна была находиться здесь, как раз под вешалкой для полотенец.

— Что с тобой? — спросил Максим, остановившись на пороге туалетной комнаты.

— Ничего… Я ищу… розетку.

— Ты ошибся стороной. Она слева.

— Не станешь же ты, в самом деле, рассказывать мне, где тут розетка.

— Дай-ка сюда.

Максим взял бритву, и бритва вдруг заурчала.

— Она чертовски здорово работает, — сказал Максим. — Хочешь, я тебя побрею?

Нет. Эрмантье и не думал уже бриться. Он с недоверием крепко зажал в кулаке жужжащую бритву. Затем потрогал натянутый шнур, подключавший ее к розетке. И наконец, нагнулся, нащупал вилку, которая была воткнута в фарфоровый диск. Розетка была целая, без всякой зазубрины, совершенно гладкая по всей поверхности. Эрмантье выключил бритву.

— Ты здесь, Максим?

— Конечно. В чем дело? Тебе не нравится бритва?

— Максим… Что сделали с моей комнатой?

— Ты о чем?

— Я уверен, тут что-то не так… Раньше розетка находилась справа и была разбита.

Послышалось развязное, насмешливое хихиканье Максима, столько раз выводившее из себя его брата.

— Так ты из-за этого всполошился? Бедный старик, не много же тебе надо… Стало быть, ты не знал, что твою туалетную комнату отремонтировали?

— Отремонтировали?.. Это когда же?

— Да… на Пасху.

— И кто же принял такое решение? Кристиана?

— Черт побери! А кто же еще? Здесь работали рабочие, восстанавливали стену парка. Вот и представился подходящий случай! Агостини предложил отремонтировать заодно и дом. Да ты сам указал ему, что надо чинить, и в частности кровельное покрытие, разве не помнишь?

— Все равно!.. Вам следовало поставить меня в известность.