Лицедеи

Она бросила кофту на садовый стул и взяла грабли. На лужайке уже высилось несколько кучек мусора, и Грета принялась сгребать их вместе. В соседних садах росло много кустов и деревьев, и разноголосые крики птиц сливались в громкий неумолчный хор, будто над садами раскинулся звучащий шатер. Грета вдруг резко подняла голову и увидела, что Джек не сводит с нее торжествующих глаз. Она решительно повернулась к мужу спиной и молча продолжала свою работу, часто двигаясь совсем не туда, куда нужно, только бы не смотреть ему в лицо. Грета сгребла весь мусор в одну большую кучу около детских качелей и аккуратно передвинула ее прямо к силосной яме. Но она не прикоснулась к осыпавшимся лепесткам сливы, как никогда не сгребала летом цветы джакаранды, красиво оттенявшие розовато-лиловые ветви обронившего их дерева.

Японский контейнеровоз медленно двигался по заливу, один буксир тащил его за нос, другой сопровождал. Розамонда разглядывала контейнеровоз и разговаривала по телефону с Гермионой.

— У нее все такое же круглое лицо и голова в кудряшках. И она все такая же худая, а живота совсем нет, мне на зависть.

— У Стюарта тоже нет, — сказала Гермиона. — Он, кстати, показал мне несколько домов, но все слишком дорогие.

— На таких женщинах любая одежда имеет вид. Я все-таки сяду на диету. Сильвия, правда, перестала заботиться об одежде.

— Раньше она просто с ума сходила из-за тряпок.

— Мы все сходили с ума.

— Но не так, как она. Молли, наверное, знает, что Сильвия возвращается.

Молли, с некоторых пор Молли Фиддис, была первой женой Джека Корнока, с которой он развелся, уличив ее в супружеской неверности, когда захотел во что бы то ни стало жениться на Грете. Дети Греты никогда не видели Молли, но она стала для них легендарной личностью после того, как Гарри, просматривая газеты в читальном зале публичной библиотеки, наткнулся на сообщение о бракоразводном процессе супругов Корнок. Дети Греты пользовались газетными заголовками того времени как им одним понятными шутками. «Деньги припрятаны в сиденье автомашины!» — выкрикивали они друг другу, а потом переходили на шепот, соответствующий в их игре мелкому шрифту, и добавляли: «Заявила оставленная жена».

— Стюарт наверняка скажет Молли, — проговорила Розамонда, не спуская глаз с японского корабля.

— Мама, по-моему, думает, что Сильвия приезжает из-за папы.

— Наверное, она права. Смешно предполагать, что люди не беспокоятся о наследстве.

— Да? А ты беспокоишься о наследстве, Рози?

— Лично я — нет. Если бы я нуждалась в деньгах, тогда другое дело.

— Это правда, про Теда?

— Что именно?

— То, что написано в газетах. Я не верю, что это правда.

— Не знаю, Мин. Тед не намерен принимать все это всерьез. И я тоже.

— Во всяком случае, пока, — сказала Гермиона.

— Это верно: пока. А ты беспокоишься о наследстве, Мин?

— О папином? Конечно нет. Все останется маме.

— Так считалось до инсульта. Вернее, до первой папиной болезни. Помнишь, он тогда не захотел пригласить врача? С этого все началось.

— Его настроение — проявление болезни.

— За последние несколько дней Кейт Бертеншоу уже дважды приезжал к папе.

Гермиона помолчала. Потом сказала:

— Папа не может оставить маме только дом. Это незаконно.

— Даже если он оставит все остальное своим родным детям? Или одному из них?

Гермиона снова помолчала, а потом решительно заявила:

— Не знаю.

— Тэд считает, что после папы останется около трехсот тысяч. Не говоря про незаконные доходы.

— Ох, — проворчала Гермиона, — вечно ты твердишь про незаконные доходы.

— «Деньги припрятаны в сиденье автомашины!»

Но на этот раз Гермиона не рассмеялась знакомой шутке.

Тогда Розамонда решила, что хватит играть в прятки:

— Маме нужно посоветоваться с адвокатом не только из-за папиного завещания, Мин.

— Мне пора, — тут же прервала ее Гермиона. — Я еще не начинала готовить обед.

— Маме нужно посоветоваться, где брать деньги на жизнь.

— Что? — рассеянно откликнулась Гермиона. — Папа по-прежнему не дает ей ни копейки?

— Тед считает, что мама должна стать официальным поверенным папы, я ей сказала, но она что-то пробормотала, и все.

— Мама объяснила тебе, что она уже старая женщина? — рассмеялась Гермиона.

— Да, и это тоже. И что-то о своем праве поступать, как она считает нужным. Мама страшно измучена.

— Мы все это знаем, — ответила Гермиона.

— И все-таки мало ей помогаем.

На этот раз молчание продолжалось так долго, будто их разъединили. Но наконец Гермиона снова заговорила:

— Ты права. Помогаем мало.

— Потому что мама не подпускает к себе. И раньше не подпускала. И мы о ней забываем.

— Надо стараться не забывать. В последнее время мама чуть-чуть оттаяла. Знаешь, что она сегодня сказала? «Пора мне освобождаться от старых привычек, освобождаться от пут». От пут! Гай снова ушел из дому, ты слышала?

— Может быть, ему лучше уйти совсем? Тридцать один год все-таки.

— В том-то и беда, что уйти совсем он не хочет.

— А маму это страшно удручает…

— Знаешь, тут я с тобой не согласна, — сказала Розамонда. — «Удручает» — неподходящее слово.

Разговор снова прервался.