Лицедеи Гора

— Тебе стоит проигрывать время от времени, — сказал игроку толстяк. — Это сможет вернуть клиентов! Таким путем, в конечном счете, мы заработаем намного больше денег!

— Я играю, чтобы победить, — заявил мужчина, смотря на доску.

— Да я вообще не понимаю, почему я упрашиваю Тебя! — воскликнул пузатый. — Ты — всего лишь поденщик и бродяга!

Про себя я отметил странность расстановки фигур на доске. Мужчина спрятавший лицо под маской воспроизвел на доске не начальную конфигурацию, а ту, что возникает на доске после серии ходов. И надо признать, что-то в данном положении показалось мне знакомым. И вдруг меня осенило, что именно я видел на доске. Это была позиция, которая возникает на семнадцатом ходу розыгрыша Гамбита Убары, Желтый Домашний камень, выставленный ранее на клетку Строителя Убары — один, отступил с главной диагонали, на турианскую линию. Обычно, в этом месте, игрок продолжает ходом Копейщика Посвященного Убары, поддерживая атаку, проводимую по смежной колонне Строителя Убары. Этот же сходил Копейщиком Посвященного Убара использовав двухклеточный ход, поставив его на клетку Посвященного Убара — пять. Я опешил настолько, что у меня закралось подозрение, а знал ли он вообще что-нибудь о каиссе? Но, внезапно, этот ход показался мне интересным. Да ведь это же отличная отвлекающая атака! Она может вынудить желтых перевести часть фигур на сторону Убара, таким образом, ослабляя свою оборону в колонне Строителя Убары, делая ее гораздо уязвимее, для главной атаки. Это действительно интересная идея, я мне даже стало интересно, играл ли так кто-либо всерьез.

— Тебе надо научиться проигрывать! — поучал толстяк игрока.

— Я уже проигрывал, — пожал плечами мужчина в маске. — Я знаю на что это похоже.

— Вы, Сэр, — повернулся ко мне пузатый, — Вот Вы, играете в каиссу?

— Немного, — осторожно сказал я.

— Ну, так рискните сыграть с ним, — пригласил он. — Всего-то один бит-тарск!

Толстяк бросил выразительный взгляд на своего игрока, и снова повернувшись ко мне, пристально посмотрел мне в глаза.

— Я почти гарантирую, что Вы победите, — заявил он.

— А почему Ваш игрок в маске? — поинтересовался я. — Его маска не слишком подходит для карнавала.

— Он никогда не снимает ее, с самого детства, ну или почти с детства, — пояснил пузатый, вздрогнув, — из-за ожога, сильного ожога. Ему правда не стоит снимать маску. Под ней скрывается урод, практически монстр. Свободные женщины упадут в обморок от одного его вида. Даже животы сильных мужчин не выдержат такого зрелища. Да они просто заорут от ужаса и попытаются напасть на него. Такой уродство, такое безобразие не должно быть выставлено на всеобщее обозрение.

— Я понял, — кивнул я.

— Всего бит-тарск, — напомнил мне толстяк.

— Не бойтесь того, что Вы не сможете победить, — бросил мне игрок в маске, яростно, выставляя фигуры в положение начала игры.

Закончив расстановку, он, высокомерно, убрал с доски своих Убара, Убару, Строителей и Врачей — все шесть самых сильных фигур.

Бросив на меня сердитый взгляд, он снял и швырнул в кожаный мешок, стоявший сбоку от стола еще и своих тарнсмэнов. Кстати доску он развернул так, что я играл желтыми, и имел право первого хода. Таким образом, он отдал мне инициативу. В результате, теперь я мог выбирать выгодный для себя дебют.

— Ваш ход первый, — объявил мужчина. — Сделайте его, и я опрокину своего Убара, и игра Ваша.

— Ты не мог бы быть несколько более любезным с клиентом? — отнюдь не любезно спросил пузатый у игрока в маске.

— Я не буду даже рассматривать игру на таких условиях, — ответил я.

— Но почему нет? — удивленно спросил толстяк. — Вы сможете абсолютно честно сказать всем, что победили. Другие же не будут знать, какой именно была эта игра.

— Это будет оскорблением каиссы, — заметил я.

— Он прав, — поддержал меня мужчина в маске.

Рабыня, не в силах терпеть, постаралась стоном обратить на себя мое внимание. Печенька, которую она уменьшала своим языком, кусочек за кусочком, крошка за крошкой, была зажата в обеих ее руках. Таким образом, положение ее рук казалось провокационно скромным, что впрочем, могло быть изменено при моем малейшем желании. А, кроме того, ее маленькие, тонкие запястья располагались так близко друг к другу, настолько близко, что казалось, как будто они были скованы рабскими наручниками.

— Пожалуйста, Господи-и-ин, — прохныкала она.

— Рискните сыграть, — все еще на что-то надеясь, предложил пузатый.

Но я уже утонул в глазах рабыни. Она с дикой мольбой смотрела на меня снизу вверх, и медленно, чувственно, с изысканной осторожностью, слизывала сладкую сахарную глазурь покрывавшую печенье. Она могла бы уже быть совершенно беспомощной перед своими потребностями, но я видел, что она прошла хорошую дрессировку.

— У меня на уме сейчас другая игра, — наконец ответил я.

Она, не отрывая от меня своих глаз, потянулась ко мне губами украшенными крошками печенья и глазури.

— Я хочу любить Вас, — проговорили ей губы, и я почувствовал сладость сахара на ее губах.