Читаем Лицей 2019. Третий выпуск полностью

(290) Феномен смерти касается до всего, а феномен жизни сводится к спонтанным путешествиям молекул. — Мы (Н. Н. Огородов) имеем все основания полагать, что в образе Чемоданова сатирически выведен Комментатор (Н. Н. Огородов). (Ср. 305: обменивались философемами, фантазмами, взглядами на историю, мыслями об искусстве и, в первую очередь, о литературе.)

(308) Это литература, а не пирожки. — Ближе к центру романа в Немцеве просыпается памфлетист и обличитель. И. А. Панкеев первым установил, что сцены, в которых Ноликов и Петёк посещают некое литературное объединение, — своеобычно искажённые восприятием Немцева занятия творческой студии А. С. Дежурова, на которую он стал ходить осенью 2017 года. Не имея материала для продолжения романа, Немцев берёт его из своей биографии — чем и объясняется рыхлость и невыразительность этих сцен (подобная желеобразность прослеживается и в других его романах — «Русский бунт» и «Вздох на заказ»).

(317) Козявка размером с Астрахань. — Очередное доказательство того, что Немцев как сатирик исключительно слаб. Е. Давыдов, по прочтении этой главы, писал: «Слушай, ну по-моему, так себе; и трёп этот о сущности России совершенно ни к чему»[22]. Мы со своей стороны заметим, что сравнение козявки с Астраханью довольно неудачно: Астрахань безумно красивый город и к тому же совсем небольшой. Комментатор (Н. Н. Огородов) родился в нём — и таковым фактом может только гордиться.

(320) Но ни листьев, ни тропы, ни деревьев — Ноликов уже не наблюдал. — В черновой редакции восемнадцатой главы, вслед за цепочкой «ни — ни — ни» — следовал буквальный повтор, но уже с «и — и — и». Мало того что это имплицитный намёк на Нагорную проповедь («но да будет слово ваше: „да, да“, „нет, нет“ [NB: в Елизаветинской Библии „ей-ей“ и „ни-ни“ — Н.О.]; а что сверх этого, то от лукавого»[23]), здесь явно прослеживается любимая идея Немцева о нераздельности противоречий. Ноликов — и видит, и не видит. Напрашивается вывод, что назван роман «Ни ума, ни фантазии» — с известной долей кокетства.

В одном из писем Немцева читаем: «Добро — зло, читатель — автор, Бог — Дьявол, менты — преступники… что-то одно обособляет себя от чего-то другого — и только затем, чтобы как-то себя назвать»[24]. Правда, как и всё удачное у Немцева, — мысль это не своя, а заимствованная; в данном случае у английского мистика и геометра Уильяма Блейка.

(325) По Финскому заливу. — Один из немногочисленных намёков на ненаписанный историософский роман о Маннергейме (см. подробнее «Ненаписанный шедевр», Н. Н. Огородов). Роман писался трижды (если не считать юношеского черновика, где место Маннергейма занимал Агасфер) — все три раза совместно с Комментатором (Н. Н. Огородовым), и все три раза (по вздорному характеру Немцева) роман сжигался в алюминиевой кружке. Но это не всё. После уничтожения последней редакции Немцев порвал всякие отношения с Комментатором (Н. Н. Огородовым), мотивировав это так: «В процессе вдумывания — видится мне — ты дошёл уже до полноценного отказа от мозга. Поздравляю! Но я предпочитаю другие пути для прогулки мысли. Адьё»[25]. (Отметим, что французского Немцев не знал.)

(335) Вариаций Антонио не слышали, наверно? — В. В. Велемирова в своей работе, посвящённой влиянию немецких романтиков на творчество Немцева (именно она первая предложила термин «метаромантизм»), делает исключительно меткое замечание: «Проза Немцева выстроена по принципу музыкальных вариаций: он возвращается к двум-трём темам, постоянно модулируя их звучание»[26]. От себя добавим, что связано это не с музыкальными способностями Немцева (по воспоминаниям современников, играл на гитаре он исключительно плохо), а — до известной степени — с отсутствием жизненного опыта. Отсюда возвращение к одним и тем же темам и неспособность, например, взяться за тему Гражданской войны в Финляндии.

(343) Разбитую кружку дважды не клеят. — Можно со всей уверенностью сказать, что здесь особенно ярко проявляется ключевая особенность психологии творчества Немцева. Довольно часто, обидев человека, Немцев пишет как бы от его лица (не пытаясь, впрочем, наладить отношений в реальности). В данном случае, по всей вероятности, таким образом проявлена реакция на разрыв с Комментатором (Н. Н. Огородовым). В дневнике Немцева читаем: «Когда человек — во всей своей многосложности — выходит из твоей жизни, он оставляет за собой всего лишь точку. И что лучше? Бесконечно договаривать или бесконечно упрощать?»[27]. От себя заметим, что Немцев крайне редко отзывался тепло о своём окружении (см. комментарий к 365).

Перейти на страницу:

Похожие книги

Места
Места

Том «Места» продолжает серию публикаций из обширного наследия Д. А. Пригова, начатую томами «Монады», «Москва» и «Монстры». Сюда вошли произведения, в которых на первый план выходит диалектика «своего» и «чужого», локального и универсального, касающаяся различных культурных языков, пространств и форм. Ряд текстов относится к определенным культурным локусам, сложившимся в творчестве Пригова: московское Беляево, Лондон, «Запад», «Восток», пространство сновидений… Большой раздел составляют поэтические и прозаические концептуализации России и русского. В раздел «Территория языка» вошли образцы приговских экспериментов с поэтической формой. «Пушкинские места» представляют работу Пригова с пушкинским мифом, включая, в том числе, фрагменты из его «ремейка» «Евгения Онегина». В книге также наиболее полно представлена драматургия автора (раздел «Пространство сцены»), а завершает ее путевой роман «Только моя Япония». Некоторые тексты воспроизводятся с сохранением авторской орфографии и пунктуации.

Дмитрий Александрович Пригов

Современная поэзия