Читаем Лицей 2019. Третий выпуск полностью

Занявшая второе место Александра Шалашова тоже работает с вольными ритмическими конструкциями, тоже отходит от привычного размеренного и как бы уснувшего стиха. Но отходит, как бы сказать, деликатней и мягче; впрочем, она и вообще — мягче. И в картине мира, и в интонациях, и в словах, сквозь которые просвечивает лёгкая (опять же, в её мире почти всё лёгкое) ностальгия:

Я держу в руках книгу семьдесят седьмого года издания —сколько стояло их на полках гэдээровского серванта,под светом чехословацкой люстры, в комнате,пахнущей пылью и одеколоном «Шипр»?Я представляю, как они жили — приходили с работы,ели суп с мелкой яичной лапшой, пересаживали цветы,вешали занавески, воспитывали сына с дочерью, слушали,как ветер мая в открытую форточкудует.

Ставший третьим поэтическим лауреатом смолянин Антон Азаренков не боится быть куда классичней. Нет, он тоже предпочитает свободный стих, тоже втягивает в лирическую воронку самые разные сюжеты, от бытовых до бытийственных. Но при этом сам его тон, сам его внутренний ритм соотнесены с опытом ближайших предшественников. И это не традиционализм — просто литературные обстоятельства переменились. Если большинство твоих ровесников работает на грани слома, значит, слом и стал традицией. А обратиться через голову эпохи к высокой норме — всё равно что переступить через конвенцию, проявить ту поэтическую волю, без которой успеха не будет.

Энциклопедия детских страхов:меня маленьким мама водила в секту.Я до сих пор помню этот запахдешёвой мебели. И все, ктособирался в обычной двушке за чудесамик вечеру обговорённой даты,это толстые женщины с заплаканными глазамии какие-то бородатые.<…>…Ночью душно даже с открытой форточкой.Из-под курток в прихожей торчат не вешалки, а рога.Часто-часто по сухой и шершавой жёрдочкеперебирает лапками попугай.

Кстати, случайная, но важная параллель: не попавшая в итоговую тройку, но заслужившая особого упоминания жюри Снежана Каримова тоже пишет в своей повести «Идущие полем» о детской травме, которая связана с верой родителей. Её героиня растёт в семье, где мать, разочарованная в жизни, ищет выхода из тупиков среди старообрядцев, и дети расплачиваются за материнский страх и материнскую растерянность. А ставший первым «прозаическим лауреатом» Павел Пономарёв из Рубцовска Алтайского края открывает подборку рассказов историей бегства автобиографического (как минимум тесно связанного с автором) героя — из шумного мира, где человек теряет себя, в глушь, где он себя находит. А может быть, и не вполне…

Значит ли это, что всё-таки есть очевидные пересечения и выстраивается общий поколенческий сюжет? Иногда начинает казаться, что — да, выстраивается. Скажем, прозаики, вошедшие в финал «Лицея», довольно часто пользуются схожими приёмами и следуют общим трендам. Во многих текстах — в том числе включённых в эту книгу — поперёк торжествующего модерна возникают стилистические «ходы» советской прозы — и «деревенщиков», и трифоновской школы. И это не вторичность, не повторение задов, а свободное литературное решение.

Ещё один повод для сомнения в начальном тезисе статьи — характерное распределение литературных сил. Словно кто-то властно поделил писателей по группам: либо яркая словесная игра, либо глубоко освоенный жизненный материал. Обычно бывает иначе; хитросплетение фабулы и сгущение стиля сочетаются с погружением в современность, в те пласты действительности, которые не проработаны предшественниками. А здесь — ставка на слово как таковое расходится со ставкой на рассказ о неизвестной части нашей жизни.

Считать ли использование узнаваемых ходов позднесоветской прозы и расхождение по стилистическим полюсам — общим поколенческим признаком? Стоят ли за этим отчётливый литературный выбор, демонстративная ориентация на прошлое и установка на безыскусность как приём? Нет. Потому что причина — в другом.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Места
Места

Том «Места» продолжает серию публикаций из обширного наследия Д. А. Пригова, начатую томами «Монады», «Москва» и «Монстры». Сюда вошли произведения, в которых на первый план выходит диалектика «своего» и «чужого», локального и универсального, касающаяся различных культурных языков, пространств и форм. Ряд текстов относится к определенным культурным локусам, сложившимся в творчестве Пригова: московское Беляево, Лондон, «Запад», «Восток», пространство сновидений… Большой раздел составляют поэтические и прозаические концептуализации России и русского. В раздел «Территория языка» вошли образцы приговских экспериментов с поэтической формой. «Пушкинские места» представляют работу Пригова с пушкинским мифом, включая, в том числе, фрагменты из его «ремейка» «Евгения Онегина». В книге также наиболее полно представлена драматургия автора (раздел «Пространство сцены»), а завершает ее путевой роман «Только моя Япония». Некоторые тексты воспроизводятся с сохранением авторской орфографии и пунктуации.

Дмитрий Александрович Пригов

Современная поэзия