Кончились пары, пошёл дождь, разошлись студенты, заплясала сигарета в Диминых устах.
Ася ручкой разгоняла дым перед собою, когда Диме позвонили.
— В «Дед-декаданс»? Буду через полчаса, — сказал Дима в трубку.
— Какой ещё «Декаданс»? — нахмурилась Ася.
— Да дружбан мой, Юлик. Мы пива выпить сегодня договаривались.
— Мне вообще-то к сессии готовиться надо. — Ася приподняла брови со значением.
— У тебя ж с собой конспекты? Мы тихонечко, мы не помешаем.
«Декаданс», как и всегда, был шумный, душный и весёлый. Ася, поджав губы в сдерживаемом гневе, бездумно переворачивала страницы, а Дима с Юликом несли какой-то вздор про общих знакомых.
— Я рад, что вы вместе, — сказал Юлик, подпёрший лицо кулаком.
— Спасибо, — сказал Дима, повернул голову и поцеловал Асю в щёчку.
— Вы прям не разлей вода! — сказал Юлик, пялясь на Асю.
Она вздохнула:
— Приходится…
По правде сказать, Юлик уже давно никого за ручку не держал — не ладилось как-то. А вот Асю он бы охотно подержал!.. Отбивать девушек у друзей ему ещё не доводилось… Но и это его не смущало!
— А ты где учишься? — обратился Юлик к ней.
— В МПГУ.
— Ух ты! — сказал Юлик (хотя чхать он хотел на МПГУ; ночные грузчики на многое предпочитают чхать).
— Ты Мариенгофа-то дочитал? — ввернул Дима как бы невзначай.
— Да, давно. Скоро верну. — Юлик опять обратился к Асе. — А как ты относишься к Мариенгофу?
Ася намекнула, что ей бы готовиться, а не о каких-то марингах и голгофах трепаться, а потом заявила:
— Мне надо в дамскую комнату.
— Мне тоже, — поспешил сказать Дима. Глядя, как Ася истово бросает вещи в сумку, Дима решил, что не видать ему Юлика как своей правой руки: он кивнул ему на прощание и бросил на стол пятьсот рублей. А Юлик рад был: Димино пиво только триста пятьдесят стоило.
Ветер трепал мантию, и любопытный проходимец мог заметить, что физиология Димы с Асей изрядно хитра! Но проходимцев не было — был мокрый бульвар и мамочки с колясками. Вечер, фонари: пыльные гирлянды зажигаются. Москва пьянила и раздавала надежды. Ну а Дима с Асей угрюмо шли к метро.
Со стороны могло показаться, что они выясняют отношения.
— Он ко мне клеился!
— Тебе показалось.
— Нет, не показалось!
— Слушай, давай не будем ссориться?
— Я не ссорюсь!
Они встали на светофоре.
— А жить где будем теперь? — Дима, вероятно, предпочитал увильнуть с неудобной темы. В конце концов, это просто приятно, когда на твою даму заглядываются.
— Ну уж точно не у тебя! — Асе, кажется, не очень нравилось, что Дима её даже не ревнует.
— Почему? — Должно быть, Дима считал, что к Юлику даже и ревновать смешно. Он же идиот.
— Я ненавижу собак. — Скорее всего, Ася считала, что уж мог бы и приревновать — хотя бы понарошку.
— Мне что — усыпить их? — Не исключено, что Дима был за то, чтобы изъясняться без обиняков.
— Да. — По всей вероятности, Ася считала, что Дима врёт.
Загорелся зелёный. Ноги Димаси устремились к белым полоскам.
— Я выгулять-то и покормить их могу? — Надо полагать, Дима решил, что уж в следующий-то раз он точно Асю к кому-нибудь приревнует.
— Завтра. — Может статься, Ася решила отложить этот разговор на другой раз: всё равно этот Дима туп как пробка.
На самом же деле — оба думали о сушках.
Метро оказалось самым приятным впечатлением за день — у каждого были свои наушники и своя музыка. Дима виновато поглядывал на Асю, а та, напустив холодности, украдкой следила за Димиными взглядами.
Вышли в «Новых Черёмушках». Весна разгулялась: воняло цветами.
— А я летом в Астрахань к маме поехать хотела… — проговорила Ася печально: не знакомить же их теперь, в самом-то деле?
— А я в Питер к друзьям… — Дима ухмыльнулся. — А поехали в Екат?
— Почему Екат? У тебя там кто-то есть?
— Никого. А у тебя?
— Тоже.
— Значит, поехали.
Дома пришлось ужин готовить (днём ещё как-то перебивались в столовке). Дима хотел сосиски, а Ася — шпинат. Сошлись на макаронах. Варили-варили, варили… И вот — макароны слиплись в ситечке…
— Ты что делаешь? — спросила Ася, заметив, как Димина рука тянется к холодильнику.
— Надо сливочное масло подтопить и на него макароны. Так вкуснее.
— Какое ещё сливочное масло? Я не хочу разжиреть!
— Я тебе говорю: у меня мама всегда так делала.
Ася воткнула свою руку в свой бок:
— Почему я всегда должна всё делать по-твоему? Почему только я приношу постоянные жертвы?
— А по-моему, мы всегда всё делаем по-твоему!
— Ах так! — Ася демонстративно отвернулась, но уйти в другую комнату не смогла. И всё равно изыскала средство: вся обмякла и повалилась. Дима — вслед за ней.
— Дура дурацкая, — Дима хлопал её по щекам. — Хорошо, давай по-твоему. Но после ужина сразу спать, хорошо?
Легли кое-как, но и тут всё не слава Богу. Дима на животе обычно спал, а Ася на спине. Пытались на боку, но снизу Асе тяжело, а сверху неловко. Долго ещё огрызались, переругивались и целовались. Уснули.
И вот лежит Ася, слушает Димин храп, слушает — и чувствует: одеяло подымается. Оглядывается резко, — а Дима нож над ней занёс. И над собой тоже. Одним словом — между.
— У-бий-ца, — проговорила она с презрением.
Дима отбросил нож, — он глухо стукнулся о пол.