Лицей 2020. Четвертый выпуск

Студент повторял. Поначалу посылка утеряна; далее найдена; затем найдена вскрытой; потом товар найден с дефектом, а истеричная реакция оператора…

Роза Твердыщева изобличала его ослиное упрямство, а также бессмысленность дознавания. Её реплики то звонко вылетали из окошка в зал, то отскакивали от стеклянной перегородки. “А дело-то нечистое!” – саркастично крякала пожилая дама, стоявшая за Бакановым. Твердыщева тянулась к извещению пожилой дамы, тянулась с преувеличенным усердием, потому как и не отрывала ягодиц от стула. Чужое извещение просовывалось над плечом Баканова, впрочем, безуспешно. Начальница почтового отделения проплыла мимо: там, в аквариуме за стеклом, не отрываясь от мобильника, по-буддийски безучастная к перепалке.

На хлебную корку-мякиш можно выловить и сазана, и уклейку, даже язь клюнет.

Роза же Твердыщева подсекла самого Баканова.

Баканов держался Твердыщевой Розы.

Грузчик или водитель, в синей униформе – один и тот же? всегда разный? – сновал от входа до окна приёма. Почтальоны покинули зал. Сотрудников к концу смены осталось трое: начальница, оператор, грузчик. Тот присутствовал в жизни един, но множественно и обезличенно: наравне с “плотва резвится”, или “напал гнус”, или “шахтёр бастует”, вот так и грузчик сновал – полный-порожний.

По столу Твердыщевой рассыпались канцелярские принадлежности. Из ячеек настольного стеллажа выпали пачки корреспонденций, и она отточенными, злыми движениями распихала их обратно.

Но хлебной крошке всё нипочём. Так и застряла в усах, и что-то в этом было, какой-то знак, примагничивающий взгляд. Словно эта крошка хлеба-то и есть осевшая в почтовой структуре, недожёванная в жвалах машины посылка из далёкого места. Заветный артефакт тщетно рвётся к адресату, указует, наводит на следы насилия. Крупица истины, а то и частица претворённой плоти искупителя, которая вот так – метафорически – отбилась от трапезы, не вошла внутрь несносной женщины, а значит, не насытила целиком, не даровала ей спокойствие, отзывчивость, милосердие сполна.

А ведь стоило бы!

Роза Твердыщева врала, узрел Баканов. Роза Твердыщева способна на подлость. Роза Твердыщева – непроходимая филистерша, дебелая операторка, при ней все феминитивы зазвучат оскорбительно. В такой ситуации любая боевая единица компании обретёт пол, и обретёт сполна! И не будет рабочая среда поставлена ей в оправдание и никакие обстоятельства. Нет, всему лучшему в человеке, убеждён студент Баканов, сопутствует индивидуальность. А Роза Твердыщева – общее место.

И волновали его до глубины души танцующие губы, окрашенные помадой оттенка “вечернее рандеву”, настойчиво повторяющие цвет волос; губы в морщинках, кривящиеся и плюющиеся; ими шлёпала вызывающе пошлая жизнь, возложив над собой хлеб, и странно привлекательным мнилось, что к ней можно бы и прилепиться, имея собственные усы, то есть запечатлеть обоюдное касание, и словно бы сотней крючков зацепиться за сотню петелек – липучкой – присовокупиться друг к другу; но не подразумевая что-то интимное, разумеется! – а всего лишь чтобы разделить хлеб насущный на поле почтовой брани.

Для Баканова – истинного репея – это было щекотное побуждение.

Его несколько смазал импозантный мужчина в шерстяном пальто. Он вышел из очереди. Возник слева от студента, обдав ароматом дорогого парфюма.

– Уважаемый, – повторил мужчина внушительно, и студент заметил, как от этого басовитого раската дрогнуло у раскрасневшейся Твердыщевой под бейджиком; сам он незнакомца разглядел периферийно, ибо основное внимание удерживал на том надгубном вояже, – уважаемый вы мой, это же “Почта России”. Поймите, будьте снисходительны. По стране сорок тысяч отделений. Учреждение бедное, не без недостатков. Здесь такие же простые люди, как мы с вами. Но за восьмичасовой день получают они в разы меньше. Какие там онлайн-покупки?! Буквально хлеб и вода. “Почта России” – это и есть Россия. А? Ну бросьте. Всё же при вас. Будем гуманны… Осталось десять минут до закрытия. Это по две минуты на каждого в очереди. Тут ещё женщина за вами, и женщина с ребёнком, и люди…

Люди и женщины уже не роптали. Ребёнок спал.

Взывая к снисхождению, с потолка сфланировал кусок побелки и лёг на шаткий стол у стены, который, вопреки предназначению, только усложнял заполнение бумаг.

В трёх метрах от Баканова выдохнуло спёртым воздухом, приоткрылось окошко для выдачи бандеролей и посылок. Белёное устье его было вытерто. Тут бока, плечи, локти, ладони – всё соприкасается, крошит, шлёпает и давит, стремясь поскорее забрать своё. Здесь податливые стены, подобно намоленным святыням, несут следы пилигримов. А ещё окошко было заляпано чернильными пятнами, мимолётными рисунками и скабрезными репликами. За стеной шумело соседнее отделение, где бандероли и посылки принимали. Так повелось на почте, что обязательно завести несколько помещений, несколько жестяных дверей и удручающие залы. И в одном тебе надобно купить марку или коробку, а уже отнести конверт или посылку предназначается в другое.