Лицей 2020. Четвертый выпуск

Слава прячет хлеб за спиной, а взгляд Жоры по инерции упирается ему в грудь.

— Поэтому суть такова: ты вкушаешь квинтэссенцию своей жизни и жизни предков. Они вытеснили племена с этой земли тыщу лет назад, так? полили почву кровушкой? взялись возделывать? Пожинай их плоды — ешь. Они грешили? Ешь. Они любили? Ешь. Они здесь усопли? Ешь. А теперь взгляни иначе, — он щёлкает пальцами перед носом мента. — Ешь! — это мои руки мяли тесто. Ешь! — это мой ум исчислил, взвесил и смешал сырьё. Ешь! — это моя душа в клейковине.

И Милы. И многих-многих других.

— Чего ты от меня-то хочешь? — хнычет Жора.

Слава напоминает ему про жену. Про джип четы Хлыстуновых (Кто? — Хлыстуновы. — Кто?! — Отец Сергий. — А-а!..), про суд.

— Эй, мне капитан приказал! — вдруг доходит до Жоры. — Мне было распоряжение: пропустить, понимаешь?!

И эхом бежит по углам: «…понимаешь?! ешь!.. ешь…»

Дверь захлопывается.

Голод.

Казалось, он взглядом уже выпотрошил авоську.

— Давай снимем ботинки.

Ноги посинели, распухли: пока шнурки не содрал — ботинки как приклеенные сидели. Жора разбух мокрой губкой.

На глаза, которые неделю назад жгли ненавистью, наплывают щёки. Пекарь сбрасывает тросы, роняет пленника на пол. Руки его липнут в покатых плечах, словно в тесте. Жора кулём падает на бок, и доска под ним жалобно трещит. Набрал тридцать кило, ожирение второй степени. Увалень, он умоляет молча.

Слава кормит Жору с руки. Слава — весь внимание, готов отпрыгнуть к кочерге и огреть. Но Жора просто ест лёжа, закатив глаза и дрыгая вторым подбородком. Ему не до разминки и уж точно не до побега.

— Хорошо, Славян, — чавкает.

Аж румянец выступил. Чёрные крошки катятся по обвисшей груди. Рубашка распахнута: кожа в белых шрамах растяжек.

— Надо ж, поправился! Жена-то не узнает. Про тебя уже писали: мол, пропал без вести, любые сведения.

— Так ты ж меня выпустишь? Булочник?

— Выпущу, Жора. Голова не болит?

— Давление подскочило и жарко очень. А когда выпустишь?

— Не говори с набитым ртом.

— А беленький есть?

— А то, — Слава бросает булку белого ему на колени.

Беленький слабее действует, чем ржаной, потому что пшеничную муку Слава в магазине покупает.

У Славы мурашки по коже. Поставь его в таком психическом состоянии, с Милой за плечом, на массовое производство — и псих целый город накормит утренней выпечкой, и население перережет себе глотку от свежих партий с палет: ржаной безысходности, пшеничной тоски, слоёной пустоты. Вам полбуханки или целую?..

Рожа у Жоры поглупевшая и радостная.

— Ты реально мастер, Славян. Я вот в обычном магазе такого не видел.

— Так везде из замороженного теста делают, — Слава прислоняется к стене, смеживает веки и вдруг, найдя собеседника за долгие месяцы, с трудом, но болтает. — Бесчеловечный подход: народа много, времени мало, прибыль надо держать — вот и фигачат полуфабрикаты на индустриальных дрожжах, с улучшителями, разрыхлителями. Общая химоза, общий дизайн — ни капли своего личного. Накормят людей и удивляются, почему люди сами как полуфабрикаты? Кормят потому что не хлебом, а хлебобулочным эрзацем. И отношения у людей стали замороженные. Чувства — полуфабрикаты. Дети рождаются замороженными изделиями, речь функциональная, раз-два и запятая. И что теперь? В печи вас разогревать, допекать? Или заново вас вручную готовить?..

Жора выслушивает с отпавшей челюстью.

Звучит — хоть с клироса вещай! Но непонятно.

— Про химию ты верно заметил, Слав. Я в газете читал, что трупаки разлагаются дольше, чем раньше. А знаешь почему? Потому что вся еда на консервантах. Вот зачем это надо, а? Зомбей заготавливают впрок?

Живот у Жоры растёт, как у набравшегося крови комара.

В кресло мент заползает сам.

— А что завтра будет, Славян?

— Завтра пойдёшь ко мне, помоем, взвесим, одежду найдём.

— А домой?

— Сначала найдёшь мне Хлыстуновых.

Жора, конечно, здорово изменился за неделю, но в мыслях — рефлекс! — всё равно мелькают деньги. Он людей только за деньги ищет, но… эта корка в пекарской ручище… и запах… Тык-тык, мигают глазки, тык-тык. Ладно, разок можно и за хлеб поработать.

— Тот батюшка?

— Христом да рублём, Жора.

— Завалить его? или сам?.. Слав, а дай ещё?..

На вас покушалась когда-нибудь булочка?

Пирожок, ватрушка, пышная слойка? Хлебобулочное изделие, оно прикидывается подарком, взывает к генетической памяти обликом и запахом. Слава сам работал над выкладкой выпечки, учил персонал, знал, как представить эффект: чтоб тёплый свет, и помещение обить деревянными планками. Палитра запахов сама заиграет, если ты здесь же, за стеной, готовил по полному циклу, а не замороженный продукт у оптовика взял и разогрел. Выпечку надо расставить кавалерийской шеренгой, брать соблазнённого покупателя в удвоенные клещи зеркальных отражений, и чтоб базовая сосновая нота хлебного стеллажа держалась в тиши остывания, держалась как штык.

Жора это знание отчасти в себя вобрал. Опосредованно.