Лицей 2021. Пятый выпуск

— Женщины стремятся остаться в памяти окружающих молодыми, — говорила она красно-жёлтому клёну. — Нам трудно понять, что это возможно сделать только одним способом.

— Каким?

Мадам Эдер медленно повернула голову и с досадой на меня покосилась из-под очков.

— Умереть молодой.

Её кислое лицо на мгновенье стало растерянным, а потом, затянувшись так мощно, что её скулы перекосило, она быстро сказала: «Мы с твоим дедом скоро разведёмся».

— Зачем?

— Твой дед большой поклонник Бергсона и его теории интуитивизма, — качнула она бровями.

— И что? — я не знала, о чём она, но совершенно по-детски испугалась взрослого расставания.

— Он мне надоел, — уязвлённым голосом выдала мадам.

Страшная женщина!

— За все годы он ни разу ничего не написал для меня, — сказала она и, сиротливо обвив свою талию длинной рукой, принялась увлечённо стряхивать пепел гиперболическим ногтем. — Ни разу ни-че-го!

А я подумала: «Да ты же горчица!»

2

«Цветущий кориандр № 1» — мой любимый. Мне кажется, он отдаёт тем временем, когда автор его написал, — периодом жизни, годом, сезоном, часом. Именно так, как он всегда и хотел, рассказывая о своей теории временной корреляции. № 1 самый трогательный оттого, что сокровенный и искренний, придуманный не для кого-то, лишь для себя. Другие триста восемьдесят три, разумеется, тоже хороши, но самый первый стал как будто пророческим для всех остальных.

Однажды журналистка спросила моего деда: «Почему все ваши произведения называются „Цветущий кориандр“? В этом есть какой-то особенный смысл?»

Он не ответил. Он умел смотреть в глаза человеку и молчать на заданный ему вопрос. Такой нахал! Но, собственно, это и был ответ.

— И всё-таки! Вы даёте одно и то же название всем своим музыкальным произведениям, начиная аж с пятьдесят восьмого года. Больше шестидесяти лет! Что для вас выбор названия конкретно сейчас — принцип, привычка или дофенизм?

— Существует несколько версий, — сказал мой дед, — но всё зависит от того, кого конкретно сейчас я пытаюсь обмануть.

Вопрос названия в его творчестве всегда был самым животрепещущим. Так бывает, когда люди не могут понять, в чём дело: «Вы едите кинзу?», «Вам действительно нравится запах?», «Специфический, не так ли?», «Как цветёт кориандр?», «Вы сами его выращиваете?», «В смысле специя?»

«Да он просто обожает кинзу или кориандр, как угодно, — говорила мадам Эдер. — Постоянно её добавляет куда ни попадя без разбора».

Когда я подросла, я спросила его, почему «цветущий», он же пахнет сильнее, чем уже отцветший, и мой дед тогда ответил, что это единственный нормальный вопрос, относящийся к его творчеству, который он слышал. Сказал, я пойму чуть позже, и взялся писать мне длиннющие письма. Самые настоящие — шариковой ручкой на бумаге, с односторонними открытками внутри и в маркированных конвертах. Он ужасно любил писать от руки — старая привычка, которая осталась с ним с юности, когда учитель посоветовал ему переписывать классическую литературу, чтобы хоть как-то поправить его чудовищную безграмотность. И с тех пор на протяжении более полувека он по часу в день переписывал книги. Что из этого вышло? В его случае всегда зависело от того, в каком состоянии он садился за письменный стол. Какой настоящий музыкант не любит впасть в меланхолию? И привнести в свою жизнь немного мелодраматизма. Или предаться гедонизму? И добавить капельку арлекинады. Или почувствовать одиночество? Чуть скерцо. Или просто напиться? Много ажитации и трагизма. Какой музыкант — не человек?

Писал он всегда корявым размашистым почерком разгильдяя, который маскирует нестройность букв вензелями с крупными закорючками. Получалась интересная имитация посланий от лорда-второклассника. Его манера письма постоянно менялась в зависимости от настроения, общего самочувствия и от того, какую книгу он переписывал в данный момент.