— Ну, чего вы расстроились? — Светлана Гарьевна протянула ей кружку чая. — Идите домой, всё образуется. Вот увидите, они ещё в очереди к вам стоять будут. А сначала всегда так. Всё новое в штыки.
Ну что ж, остаётся надеяться. Лена спустилась по лестнице ДК и погрузилась в пряную темноту октября. Кричали чайки. В воздухе были намешаны запахи моря, пыли и уже прелой травы. На улице не было ни души. Вдруг она услышала за спиной шорох гравия. Лена свернула на соседнюю улицу. Ошибки быть не могло — вслед за ней медленно ехала машина. По спине пробежал холодок. Что же делать — бежать, кричать или остановиться?
Машина затормозила, и из неё, судя по всему, вышли двое. Лена ускорила шаг, перешла на бег. Сзади тоже побежали. Ей хотелось обернуться, но это слишком большая роскошь. Кто-то с силой дёрнул её за запястье:
— Стой!
Лена начала извиваться и выкручивать руку. Из темноты буркнули:
— Мы просто поговорить хотим.
Свет фонаря выхватил длинного жилистого парня, у которого на шее блеснула жирная змейка цепи. Он отпустил её руку, и боль волной докатилась до кончиков пальцев. Она нащупала в кармане ключи.
— Побежишь — будет хуже.
Сзади медленно двигалась полная фигура, как будто перекатывалась по ночной дороге:
— Ну, что ты бегаешь здесь? Хотели бы что с тобой сделать, у подъезда бы встретили, и всё. А так на центральной улице, в безопасном месте. Пойдём в машину поговорим, — колобок оказался мужчиной с гладким широким лицом и редкими еле заметными бровями.
— В машину не пойду, — Лена проверяла пальцами в кармане, какой ключ из связки острее.
— Ладно-ладно. Пару слов тебе скажу. А то ты тут шныряешь, что-то крутишься. И папикам своим передай, — колобок перевёл дыхание, — вы возить на свой завод кого угодно можете, хоть пингвинов с Антарктиды. Но мужиков местных не трогайте, ясно? Это мои мужики, они на меня работают. И перебежчикам я житья не дам.
Лена поняла, что перед ней стоит сам дядя Паша, директор рыбзавода.
— Крепостное право отменили уже. Где хотят, там и будут работать, — всё это вырвалось у неё случайно, против собственной воли.
— А ты, как я посмотрю, грамотная, историю любишь? А я вот литературу люблю. Знаешь, как у Гоголя в «Мёртвых душах»? Всё, что ни видишь, — всё это моё. И даже весь этот лес, и всё, что за лесом, — всё моё, — он подошёл вплотную и флегматично произнес: — И ты сейчас, шмакодявка, тоже моя. Захочу и задушу тебя своими руками.
В ушах зашумело. Стало страшно даже сделать вдох, не то что ответить.
— Ладно, расслабь булки. Шучу. Мы же культурные люди. Разговоры высокие ведём. Я думаю, ты поняла меня. Хозяевам своим передашь, — он кивнул дылде с озлобленным лицом, — пойдём, Саня.
Они развернулись и зашуршали к машине. Потом объехали Лену и мигнули аварийкой — вежливо прощались.
Номинация Поэзия. Первое место
Иван Купреянов