Лицей. Венценосный дуэт (СИ)

Пришлось признаться. А что тут скажешь?

— То есть, нарушили Положение о конкурсе, — не менее жёстко спрашивает Данилов и поясняет, — ведь подразумевается, что члены жюри должны иметь независимое мнение.

— Получается, что члены жюри — юристы поддержали участников конкурса — юристов. Явный протекционизм, — мягко улыбается Конти. — Так что вы разделяете ответственность за то решение.

— Разделяю, — вздыхает Лев Семёнович, — но моя ответственность вторична.

— Павел Петрович от неё увернулся, — почти ласково говорит Конти, — так что за всё придётся вам отвечать.

— Это понятно, что бывший директор продавил решение, — добавляет Данилов, — но вы тоже под ним подписались.

Избиение младенцев долго не продолжается. Мужчины уходят. Лев Семёнович задумчиво оглядывает кабинет и рабочий стол. Кажется, я здесь не надолго, — застревает и не хочет уходить унылая мысль.

24 декабря, понедельник, время 14:40.

Лицей. Спортзал.

— Ой, смотри, кто к нам пришёл! — вскрикивает Ледяная. Оборачиваюсь. В дверях спортзала теснятся наши папахены. И ещё кто-то третий. Заходят. Конечно, мы к ним.

— Папочка, вы чего тут?

Раскрыв от удивления рты, узнаём новости. Переглядываемся с Ледяной, мальчишки тоже рядом собрались. Директор уволился, надо же!

— Ты всё-таки съела его! — смеётся Ледяная. Парни сначала ошарашенно переглядываются, затем начинают обсуждать. Пашка откровенно ликует.

— Ладно, занимайтесь, — улыбается папахен, — мы с Владимиром Семёновичем пока поговорим.

Занятие визитом отцов немного скомкано, но обязательную программу мы отрабатываем. Только в ускоренном темпе. И парней чуточку огорчили. Эскорт отпустили, нас сегодня отцы охраняют.

Любимое кафе, время 15:12.

— И что теперь? — задаю вопрос сразу всем. Пусть кто хочет, тот и отвечает.

— А что теперь? — Альберт Францевич берётся за дело, — у вас контрольная неделя. Учитесь, занимайтесь.

— Комиссию из министерства когда ждать?

— А когда вам хочется? — Альберт Францевич неожиданно пародирует приказчика из лавки, «Чего изволите?».

— Разве от нас зависит? — недоумевает Ледяная и я вместе с ней.

— В какой-то мере да, — объясняет Конти, — мы можем надавить на них. Пригрозить широким вмешательством газет. Хотя без них в любом случае не обойдётся.

— Пап, а вы что-то со своей стороны будете делать? — обращаюсь к папахену.

— Мы уже делаем, дочь, не волнуйся. Вас это не очень касается, ты делай, что задумала. Наши действия согласовывать не надо, — от прямого ответа папахен уклоняется. Его дело, я могу и дома на него насесть. Только Альберт Францевич вмешивается.

— Полагаю, можно девочкам сказать. Только вы, — обращается к нам, — держите язык за зубами. Тем более это касается только их клана.

— Пожалуй, да, — соглашается папахен, — большого секрета тут нет. Мы подали в арбитражный суд на министерство просвещения. Поставим родное правительство на выплату огромной неустойки.

— Насколько огромной? — я спрашиваю вслух, Ледяная только глазами.

— Запрашиваем семьдесят миллионов, реальный ущерб в районе пятидесяти, — пожимает плечами папочка.

Чего-то я не понимаю, гляжу на Вику. Она, видимо, тоже.

— А раньше кто мешал в суд подать? — нахожу самый точный вопрос. Объяснять начинает Альберт Францевич.

— Понимаешь, Даночка, штрафные санкции за невыполнение принятых обязательств прописываются в любом договоре. Но в реальности их никогда не применяют по госзаказам. Себе дороже. Стоит один раз так сделать, не видать тебе больше заказов от родного государства.

— Тогда это риск, — замечает Ледяная. Конти улыбается.

— Как посмотреть. Если правильно подать в газетах, то все поймут, что сам контракт с государством — изрядный риск. И начнут закладывать этот дополнительный риск в цену. А госбюджет не резиновый.

— И не обязательно вытряхивать с них все семьдесят миллионов, — добавляет папахен. — Другой вариант реальнее. Можно пойти на мировое соглашение. Мы отказываемся от неустойки, а они подписывают новый контракт, где цены прописаны уже выше процентов на двадцать пять. Может и больше, там считать надо…

— Закладывать в себестоимость те самые дополнительные риски, — улыбается Конти.

— Вот куда уходят государственные деньги! — прокурорским голосом резюмирую я. Ледяная улыбается.

— А кто им виноват? — спрашивает папахен, — мы отдавали им почти по себестоимости. Не хотят? Пусть платят больше.

— Последний вопрос, — мороженое кончается, так что и разговор надо завершать, — какой экономический смысл в продаже по себестоимости?

— Во-первых, захват рынка, — объясняет папахен, — во-вторых, мы ведём постоянную работу по снижению издержек. Со времени заключения контракта с минпросом мы снизили их на десять процентов. Экономия не велика, но при массовом производстве выходит очень круглая сумма.

— Одно плохо, — допивает кофе Ледяная, — у Даны враг исчез. Она добилась своего, директор уволен. И что теперь?

— Не совсем так, — улыбается её отец, — он ушёл из-под удара. Министерская комиссия попробует всё свалить на него, оставит всё, как есть. А самого директора пристроит тихонько в какое-нибудь тёплое место.