Лицеист

Тогда, на пляже я сумел выкинуть ее из головы. Бесцеремонно и быстро, но все же не настолько, чтобы она не успела пройтись по сознанию неприкрытым эротизмом… а то и оставить кое-что на память. Прямо как Золушка туфельку. Против горячих ночных фантазий я ничего не имел: они были уж точно поприятнее той дичи, которая иногда снилась под утро. Какие-то разрушенные дома, песок, ветер… Но если Гижицкая засунула себя мне под черепушку насильно – пусть идет к черту.

Никто не полезет в мои мозги. Даже красотка с самыми аппетитными полушариями в Питере.

И все же смущало не сколько чужое вмешательство, сколько то, что Гижицкая могла там увидеть… чисто гипотетически – времени полноценно порыться у меня в голове у нее все-таки не было. Но я почему-то не сомневался: сны – не с ее участием, а те, настоящие – часть чего-то большего. Важного, другого, забытого, будто стертого из меня кем-то почти всесильным… но стертого не до конца.

Я потянулся и посмотрел на свою собственную руку. Левую – ту самую, которой я вдруг начал стрелять, писать и держать ложку, прожив на этом свете правшой шестнадцать с половиной лет. Загорелую, огрубевшую и окрепшую от муштры Андрея Георгиевича, но все-таки пока слишком слабую, чтобы в полную силу делать то…

Что я никогда не умел делать раньше – и не мог уметь. К примеру, валить с ног парня чуть ли не вдвое тяжелее или укладывать пулю в цель с тридцати шагов почти из любого пистолета… И почти не тренируясь.

Так не бывает. В неполные семнадцать лет может внезапно проснуться и вспыхнуть свечкой родовой Дар, но уж точно не умения, будто принадлежащие кому-то другому. Талант стрелять или бить людям морды достается от природы, но его еще надо взращивать, придавать форму…

Или не надо?

Я поднялся с кровати и встал перед зеркалом, висевшим у шкафа.

– Интересно дело. – Мои пальцы коснулись холодной блестящей поверхности. – Кто же ты там такой?..

Из утреннего полумрака комнаты на меня смотрел самый обычный парень. Рослый, худощавый, но скорее жилистый, чем просто тощий. Чуть старше своих шестнадцати с половиной лет с виду – наверное, из-за уже пробившейся темной поросли вокруг губ и на щеках, но уж точно еще не взрослый.

Которому впору было бы интересоваться не книгами из дедовой библиотеки, а чем-то… попроще. Развороты комиксов и актрисы в купальниках все еще украшали чуть ли не половину стены над письменным столом и радовали глаз, но уже казались чем-то чужим. Приятным, но будто забытым, принадлежавшим тому, кем я был раньше, а не мне-новому.

Новые предпочтения. Новые умения. Новый характер. Ведущая левая рука вместо правой. Странные сны и воспоминания о том, чего со мной никогда не случалось. Интересно, это все сюрпризы – или будет еще? И кто хотя бы попробует объяснить, в чем дело?

Уж точно не Бельская с ее маркизом – любителем гусиного паштета.

Вздохнув, я включил свет и принялся одеваться. Влез в джинсы, накинул рубашку и закатал рукава. Костюм не на светское мероприятие, но для завтрака в семейном кругу – даже если это семья князей Горчаковых – вполне сойдет. До того, как Арина Степановна погонит свою малолетнюю гвардию накрывать на стол, еще где-то час, но уж лучше спуститься вниз, чем сидеть здесь под укоризненными взглядами мужиков в цветастых костюмах и киношных красоток.

– Саня? Что-то рано.

Костя сидел и читал газету. Не на террасе, где мы обычно едим летом, а ближе к лестнице – в гостиной, развалившись в одном из кресел. Он всегда спускался к завтраку раньше остальных… но не настолько. Похоже, вообще не ложился сегодня. И, судя по паре пустых чашек из-под кофе на столике рядом и торчащим из-под халата брюкам – вернулся в Елизаветино всего час-полтора назад.

– Сам ты рано, – зевая, отозвался я. – Опять в городе задержали?

– Опять. – Костя вздохнул и отложил газету. – Дела государственные, сам понимаешь… Про тебя читал вот.

– Про меня? – Я шагнул поближе, чтобы разглядеть первую полосу. – Ага, «Вечерний Петербург». И что там?

– Про состоявшуюся какое-то время назад дуэль между двумя отпрысками княжеских родов, имя которых издание упоминать не вправе, – усмехнулся Костя. – Но намеков столько, что теперь про то, что ты прострелил Воронцову колено, в Петербурге не знает разве что неграмотный.

– А автор статьи?..

– Вернер Е. С. – усмехнулся Костя. – Знать бы, кто растрепал… Ерунда, конечно, но огласка нам не нужна.

– Да чтоб этого Вернера. – Я уселся в кресло напротив. – Деду не показывай, ладно?

– Могила. – Костя махнул рукой. – Ты-то чего ни свет ни заря поднялся? Или опять… Штольц?

– Ага. – Я коснулся синяка под рубашкой. – Похлеще, чем у Мишки в училище. Но поспать иногда успеваю. Даже на книги время остается.

– На книги. – Костя прищурился, и на мгновение показалось, что он сейчас начнет меня «просвечивать». – Раньше только этих… цветных своих и смотрел. Крепко ж тебя приложило, раз за ум взялся.

– Лучше поздно, чем никогда. – Я пожал плечами. – Только в книгах всего не найдешь. И деда не спросишь – я к нему вообще иногда подходить боюсь.

– Спроси у меня, – улыбнулся Костя. – Я, конечно, не дед, но кое-что соображаю.