Лицемер

– Не за что! – Мой ответ кулаком пришелся ему в солнечное сплетение, кладовщик согнулся пополам. – Не стоит благодарности! – Апперкот в челюсть отбросил его к противоположной стене на какие-то коробки, уложенные штабелем, они посыпались. Верхняя налетела на перевернутую еще до меня кверху ножками табуретку и получила пробоину. Я машинально поднял ее, прочитал на этикетке: «Говядина тушеная. Армейская». Не смог припомнить, чтобы нам хоть раз готовили здесь что-нибудь с тушенкой.

Кладовщик сел под стеной и посмотрел на меня с такой улыбкой, будто дни мои сочтены. Недобитый солдатик так и полз на корячках к выходу, не в силах подняться. Я подобрал его пилотку, сунул себе за ремень, поставил паренька на ноги и, поддерживая, повел к медпункту.

–Что, сука, стучать будешь? – раздался мне в след голос Али-Бабы.

– А то, как же! – пообещал я ему. – Сухари суши, готовься в дисбат!

В том, что Али-Баба натравил бы на меня сорок разбойников, не будь Ромы, сомневаться не приходилось.

– Дойдешь? – спросил я у своего спасенного.

– Да-а.

– Как звать-то тебя?

– Рядовой Курносов.

– Что ты мне как сержанту докладываешь? Мы с тобой одного призыва. Я – Олег.

– Саня.

Только тут я узнал его. Али-Баба хорошо парню лицо разукрасил! Саня стоял на стреме у старшины той ночью.

– За что он тебя?

— Замполита проморгал. Накрыл Гарбузов гоп-компанию. – Саня нашел в себе силы усмехнуться. – Траву курили.

Климов уставился на нас большими глазами.

– Слышь, медицина! – с фамильярностью личного друга его шефа обратился я. – Прими травмированного. Капитан не вернулся еще?

– Нет. А с этим что?

– Ну, ты же не маленький. Придумай сам что-нибудь. Пацану то место, где воображение живет, кажется, отбили.

– Спасибо тебе, – слабым голосом простонал Курносов.

– Не за что, Саня, – заверил его я. – Наверное, больше для себя, чем для тебя старался. Жаль было бы потерять самоуважение, пройдя мимо.

Не уверен, что он меня понял.

На другой день в учебке появился следователь из военной прокуратуры, – так сказали. Я видел его издали, лица не разглядел. Сыщик в сопровождении замполита и кладовщика Али-Бабы (прапорщик был в отпуске) инспектировал склады. Рубликов краешком уха слышал, искали какую-то химию. Метанол – догадался я. Сыщик, видно, не исключал того, что Шляхов мог хватануть яду на месте, а сказку про шинок придумали для прикрытия. Я-то знал, что шинок не выдумка, только ждал Рому, помалкивал.

Старшину и Повара свезли на губу. Поваренок, оставшийся за главного, решил превзойти своего патрона в экономии продуктов питания. Даже Рубликов, которого трудно было заподозрить в сочувствии к нам, курсантам, присвистнул в столовой, видя пайки: «Рыжий в конец оборзел!»

Неустановленный психолог из нашего взвода сообразил, – удачный момент попроситься за посылками. Почти каждый из взвода имел на руках извещение, а иные – не одно. Рубликов согласился сводить. По одному курсантам даже на территории части просто так, без задания, ходить не полагалось. В армии существовало стойкое убеждение, что солдат, предоставленный самому себе, – потенциальный преступник.

Напротив отделения связи собралась тревожная толпа. К нашему счастью, это не была очередь за почтовыми отправлениями, поскольку люди стояли, преимущественно, к почте спиной. У подъезда панельной пятиэтажки взору предстали скорая помощь и милицейский «уазик». Не ходи к гадалке, что-то случилось.

На крыльце появился мужик в клетчатой рубахе. Он окинул цепким взглядом нашу шеренгу. «Как пить дать, мент в штатском», – подумал я. Дядька подошел, отвел Рубликова в сторону, о чем-то с ним переговорил. Рубликов кивнул головой, мужик легонько хлопнул его по плечу – поблагодарил, видимо. Сержант вернулся к нам.

– Так, мужики, – сказал он. – Надо помочь родной милиции. В квартире наверху два трупа, требуется снести вниз. В скорой водитель – пенсионер, да врач – бабулька. Добровольцы есть?

– Есть, – не раздумывая вызвался я. Не то, чтобы не боялся полуразложившихся мертвецов, а именно такие и представились в этот момент, просто считал себя обязанным видеть такие вещи для общего развития. Это не обывательский интерес, другой. Да и не интерес вовсе, скорее насилие над собой… Вот был у Дюма такой персонаж, им интерпретированная историческая личность – Генрих Наваррский. Храбрецом не был, но ради борьбы за власть требовалось воевать, и он шел на войну, отчаянно труся при этом, и вел за собой подданных. Примерно так же и я. Занятие живописью, которой увлекался с детства, подстегивало меня, если можно так выразиться, быть самому себе репортером, – стараться по возможности все видеть своими глазами, а не представлять по рассказам других.

Перепелкин сделал шаг вперед следом. Уверен, он и без меня бы вызвался. Серега – это такой стоик, который может преодолеть любые трудности, выполнить любую работу, сцепив зубы, без лишних слов. Худой, длинный, двужильный.

Конечно, от нас никак не мог отстать Бочков. Он рвался в лидеры, в сержанты. Сплотил вокруг себя такие же кислые рожи, человек пять, и понукал студентами, из которых, в основном, состоял наш взвод.