Я тяжело вздохнула, попыталась усилием воли прогнать острую боль, почему-то непрерывно терзающую мои запястья, но не смогла, и вынужденно приоткрыла глаза. Очередное возвращение в мир живых оказалось нерадостным. Я висела на толстой стальной цепи, перекинутой через балку под потолком и прикрепленной к широким наручникам, плотно обхватывавшим мои саднящие и покрытые синяками запястья. Примерно в метре под ногами виднелся утоптанный земляной пол, на котором живописно валялись наши вещи и оружие. Не очень-то приятно придти в сознание и увидеть себя в роли бессильной, обреченной на заклание тушки, находящейся непонятно где. Ситуацию не скрашивала даже ограниченная компания избранных лиц. Или, что больше смахивало на правду — избранная компания ограниченных лиц, это уж как кому угодно называть, потому что на вкус и цвет все краски, безусловно — разные. На расстоянии вытянутой руки от меня, точно в таком же неприглядном виде, обнаружился насмешливо скалящий зубы белокурый принц, правее которого кулем обвисла обморочно постанывающая Гельда.
— Ексель-моксель! И часто ты вслух рассуждаешь? — с любопытством спросил любимый мужчина, заметив, что мой взгляд обрел осмысленность.
— Часто, — откровенно призналась я. — И причем, это почти всего заканчивается чем-нибудь неприятным или страшным.
— Вполне логично, ведь ты и в маске — страшная, и без маски — страшная! — хамовато подмигнул мне белокурый.
— Комплимента от тебя уж точно не дождешься, даже перед смертью, — укорила его я.
— Комплименты — удел слабых мужчин, — небрежно фыркнул принц. — Сильные мужчины всегда говорят правду!
— Поэтому сильные мужчины обычно умирают в очень молодом возрасте! — сердито огрызнулась я.
— Ого! — заливисто хохотнул мой нахальный собеседник. — Придется мне в целях выживания срочно в лжецы податься! Или ты таким бесцеремонным образом в писаные красавицы метишь?
— Кстати о правде, куда это нас забросило? — я решила вежливо уклониться от скользкой темы о моей весьма сомнительной внешней привлекательности.
— Туда, где нас не спасет даже самый преданный друг, — громыхнул цепями недавний недруг. — Кажется, мы в Геферте!
— Ну, я имею достаточное количество друзей для того, чтобы…
— Друзей не иметь надо, — снова развеселился прекрасный шутник. — С ними нужно дружить!
— А с врагами? — с вызовом спросила я, желая намекнуть, что такие товарищи как белокурые — мне вовсе не товарищи.
— О-о-о! — к моему удивлению принц резко махнул связанными ногами, невысоко подбрасывая свое тело в воздухе, и передвигаясь на один рывок ближе ко мне. — Враги…, — мечтательно протянул он, снова напряг мускулы и перепрыгнул еще ближе, скользя цепью по балке. — Враги, радость моя, это великая сила. Лишь судя по боевому и духовному уровню твоих личных врагов можно достоверно сказать, совершил ли сам ты что-то стоящее за прожитые тобой годы. Не зря ли впустую небо коптил. Потому что, чем сильнее твои противники, тем громче твои подвиги! А значит ты, принцесса, — мой самый желанный и любимый враг, ведь о тебе складывают легенды больше похожие на сказки! — Он оказался совсем близко, уверенно (явно действуя совершенно обдуманно, а не по наитию), наклонил увенчанную спутанными локонами голову и ловко поймал своим усмехающимся ртом мои обветренные губы.
Я возмущенно отпрянула:
— Что ты себе позволяешь? Иные упреки звучат как похвалы, а из твоих уст даже похвала хуже злословия…
— Ульрика! — жарко шепнул он, не обращая внимания на мои слова и придвигаясь еще ближе. — Возможно, мы скоро умрем! Благоразумно ли в подобной ситуации лишать себя последней доступной нам радости?
Я не могла не признать, что в чем-то он, безусловно, оказался прав. Но в очередной раз упрямо пошла на поводу у своего строптивого характера, получая от этого огромное удовольствие:
— Ты по-прежнему мой враг — это раз. Мы не на земле, мы висим в воздухе и мы в плену — это два. Ну и три — опасность, неосведомленность и угроза нашей дальнейшей судьбе, отбивают малейшую тягу к любовным утехам.
— Ох уж мне эти женщины, цветы жизни! — немного разочарованно хохотнул белокурый. — Воистину, место им либо в воде, либо в земле. Хотя чую, лично меня, ты первая своей вредностью в могилу загонишь. У меня так наоборот, опасность лишь усиливает сердечное и плотское влечение. Клянусь, — он многообещающе прищурился, — если бы у меня были свободны руки, и мой меч находился поблизости, то я бы еще сильно подумал против кого его стоит повернуть в первую очередь в качестве укрощения, против тебя — несговорчивая моя, или же наших негостеприимных хозяев…
Но я не отвечала.
— Ульрика, ну не молчи ты на меня так сердито, — жалобно попросил принц.
— Цыц, ты можешь не болтать хотя бы минуту и дать мне подумать? — цыкнула я.
— Могу, — радостно согласился он, — если займу рот чем-нибудь другим!
— Займи! — необдуманно предложила я, и он не преминул тут же воспользоваться моим легкомысленным разрешением.