Лицо другого человека. Из дневников и переписки

Вот интуиционисты и формалисты и заняты в своих спорах выяснением природы того, что можно было бы назвать «нормальными предрассудками» математического знания. Если формалисты склонны стоять на старинной точке зрения, допускавшей и требовавшей «чистого» и в себе самом самооправдывающегося Знания, не знающего для себя никаких норм, кроме чистой логики, то интуиционисты тонко и убедительно вылавливают «предрассудочные», т. е. интуитивные, мотивы даже в алгебре, и в учении о множествах, в теории чисел. физиологически за этими предрассудочными интуициями лежат доминанты, и именно физиологические доминанты, т. е. такие, без которых все равно мы обойтись не можем. Это, можно сказать, дорациональные предпосылки знания и рационального. Вот ими-то сейчас я и могу хоть немного заняться, оторвавшись от египетской работы, в которой приходится пребывать десять месяцев в году. Вы чувствуете, что искание интуиционистов для меня близко и родственно.

Я ведь в основе занят изучением «нормальных предрассудков» мысли и поведения; и теория доминанты ставит на очередь именно этот вопрос, как физиолого-философскую проблему…

24

25 июля 1934

…у нас здесь большое горе с Лазарем Моисеевичем Шерешевским: он очень тяжело болен и очень страдает. Недели две тому назад он устроился в Александровской больнице, в клинике 2-го мединститута. Лучше ему там не стало. Болезнь углубляется и прогрессирует. Сегодня его перевозят, по его требованию, домой, на квартиру. Но надо в ближайшие же дни хлопотать об устройстве в новой больнице, где есть более или менее изолированные комнаты для тяжелобольных. На коммунальной квартире тяжелобольному быть слишком неудобно!

Как тяжело было бы лишиться нам такого редкого человека и друга, как Шерешевский…

25

10 июля 1935

…у нас идет усиленный ремонт лабораторных помещений. Полы, стены, коридоры разворочены; везде пыль, известка, кирпичи, глина – и тут же спешная окраска. Эти операции, когда они делаются рядом и одновременно, мешают друг другу и портят только что сделанное. А в то же время эта ломка сбила лабораторные работы, так что некоторые спешные темы, которые надо было доделать к конгрессу, оказываются отставленными… По правде сказать, так хотелось бы отдохнуть на настоящей научной работе, без сутолоки, вдали от человеческих страстей, самолюбий, личных исканий и глупости!

На этих днях мне минуло 60 лет. Вот уже на один год пережил я своего отца.

По этому поводу скажу нечто о времени и его значении как фактора событий, как маленьких, так и больших, в организме и в жизни человека в целом.

Весь секрет торможения в строго физиологических условиях и в строго физиологическом значении этого понятия в том, что за ним кроется мгновенный механизм (не пребывающий, а лишь повторяющийся в последующие новые и новые мгновения), складывающийся в тканях вновь и вновь в моменты встречи импульсов с тем, чтобы тотчас прекратиться до новой точно такой же встречной комбинации. А люди путают себя тем, что стараются понять его из постоянного механизма стационарной невозможности возбуждения, например, вследствие чрезмерных сопротивлений, растраты потенциалов, декремента или даже поломки прибора и т. п. Так мало привыкла наша мысль оперировать со временем как с фактором вполне самостоятельного значения в мире реальных событий.

Исподняя сторона господствующей путаницы в трактовке торможения, на Западе и у нас, кроется именно в этой вкоренившейся непривычке считаться с фактором времени сколько-нибудь более конкретно и значительно, чем с простою порядкового координатою t.

Много проблем философского содержания возникло оттого только, что люди пытались характеризовать вещи и самих себя в постоянных чертах, независимо от времени.

Вот, например, проблема: может ли человек все знать и понимать, или для этого есть некоторые обязательные границы? Как известно, тут есть, с одной стороны, «агностики», столь уверенные в своей правоте, что готовы драться со своими противниками. С другой стороны, есть уверенные в принципиальной безграничности своего понимания и знаний «ротные фельдшера» и «волостные писари», которые служили предметом довольно скорбных размышлений для умных людей от Сократа до Салтыкова-Щедрина.