Лицо ее закройте

Смежив веки от зноя и шума, Феликс твердил сам себе, что Кэннингбери один из самых цивилизованных пригородов, с прекрасно поставленной обслугой, и не каждый согласится жить в тихом георгианском доме в Гринвиче, где с реки тянутся белые хвосты тумана и куда наведываются лишь самые верные друзья. Он повеселел, когда в светофоре загорелся другой свет, и они, следуя указаниям миссис Проктор, вскоре свернули налево от магистрали. Здесь двигались обратным потоком от торгового центра женщины с нагруженными сумка­ми, теснились магазинчики женской одежды и парикмахерские с псевдофранцузскими названиями на вывесках, прибитых над окнами бывших жилых помещений. Через несколько минут они снова повернули на тихую улоч­ку, где тянулись, пока хватало глаз, ряды стандартных домишек. Они были построе­ны по одному проекту, но выглядели все по-разному, потому что перед каждым кра­совался не похожий на соседний палисад­ник. Все были ухоженные. Несколько хо­зяев обозначили свою индивидуальность, посадив араукарии чилийские, пристроив крошечных каменных гномов ловить рыбу из бассейна, соорудив искусственные гро­ты, но большинство удовлетворяло свое тщеславие буйством цвета и ароматов, по­срамлявших скучную безликость коттеджей. Занавески свидетельствовали о продуман­ном, хотя часто и безвкусном выборе и стир­ках, их дополняли занавески из собранно­го в складку кружева или сетки, целомудренно задернутые от любопытных глаз по­шлого мира. Уиндермиер-Крисчент выиг­рывала на фоне других улиц – она была спла­нирована по индивидуальному проекту, ее жители упорно держались за свою исклю­чительность.

Так, значит, здесь был дом Салли Джапп, так плачевно закончившей свой бунт про­тив его уклада. Машина подъехала к дому номер семнадцать, и миссис Проктор, прижав к груди свою бесформенную черную сум­ку, начала дергать дверцу.

– Позвольте мне, – сказала Дебора и перегнулась через нее, чтобы открыть дверцу.

Миссис Проктор выбралась из машины и рассыпалась в благодарностях, но Дебо­ра ее пресекла:

– Право же, не стоит благодарности, мы очень рады подвезти вас. А нельзя ли попросить стакан воды? Глупо, конечно, я понимаю, но в такой зной за рулем жаж­да начинает мучить. Простой воды. Я все­гда предпочитаю воду.

«Господи, ну зачем!» – подумал Феликс, следя, как обе женщины скрываются в Доме.

Интересно, что задумала Дебора, мо­жет, хоть не придется долго ждать. У мис­сис Проктор не было выхода – пришлось пригласить свою благодетельницу в дом. Не вынесешь же стакан воды к машине. Но Феликс-то был уверен, что это вторжение хозяйке не по душе. Она с беспокойством оглянулась на дорогу, перед тем как они вошли в дом, и он понял, что сейчас уже близок роковой час – миссис Проктор в ужасе, что машина не уедет до прихода мужа. Страх, который мучил ее на церковном дворе, вернулся снова. Он почувствовал, как на него накатила волна раздражения. К чему эти номера, как Деборе не стыдно терро­ризировать бедную женщину?!

Деборе были чужды столь тонкие пере­живания, и она без колебаний вошла в го­стиную. Девочка-школьница занималась на пианино, готовила, видно, задание, но ее быстро выдворили из комнаты торопливым приказом: «Принеси стакан воды, дорогая», отданным наигранно-веселым тоном, ка­ким часто родители разговаривают с деть­ми в присутствии посторонних. Девочка вышла с явной неохотой, одарив Дебору долгим, осторожным взглядом. Она была на удивление невзрачным ребенком и все же чем-то напоминала свою кузину. Мис­сис Проктор не представила ее – то ли раз­волновалась и забыла, то ли нарочно их не познакомила, чтобы дочка не знала, где побывала ее мамаша, размышляла Дебора. Если так, наверно, она придумает что-ни­будь, объясняя ее приход, хотя, судя по всему, миссис Проктор не отличается изоб­ретательностью.

Они сели в кресла с пышными, девственно чистыми подушками, на спинке каждого кра­совалась накидка, на которой были выши­ты жесткие, выпуклые шток-розы. Это, бе­зусловно, парадная комната, здесь только принимают гостей или музицируют. На пианино стояли две фотографии юных де­вочек в пачках, они неуклюже склонились в неестественном, угловатом поклоне, на лицах застыли улыбки, на головках – вен­ки из искусственных роз. Одна из них – девочка, только что выбежавшая из ком­наты. Другая – Салли. Странно, как даже в этом возрасте видно, что один и тот же цвет лица и волос, один и тот же костяк в одной проявили неповторимость, в другой – унылую простоту, ничего не обещающую в будущем. Миссис Проктор заметила ее взгляд. – Да, – сказала она, – мы ни в чем ей не отказывали. Ни в чем. И не делали никаких различий. Она занималась музы­кой, так же как Берил, только у нее спо­собностей не было. Но мы всегда к ним относились одинаково. Ужасно, что все так кончилось! А на этой фотографии – мы в день крестин Берил. Это я, мистер Про­ктор, девочка и Салли. Она тогда была такой миленькой, и куда все делось!