Лицо ее закройте

Мы до сих пор не знаем, что произош­ло между Салли и гостем. Знаем только, что, когда гость ушел, закрыв за собой дверь, Салли была мертва. Если мы сойдемся на том, что это было непреднамеренное убий­ство, то можем предположить, что же слу­чилось. Теперь мы знаем, что Салли была замужем, любила своего мужа, ждала, когда он вернется и заберет ее из Мартингейла, ждала его со дня на день. Мы можем пред­положить, исходя из того, как она обра­щалась с Дереком Пулленом и как блюла тайну своего брака, что она черпала силы и радость в этой тайне. Пуллен сказал: «Она любила все держать в тайне». Женщина, с которой Салли работала, сказала мне: «Она была такой скрытной девчонкой. Проработала у меня три года, но я знала о ней под ко­нец ровно столько, сколько знала, когда она появилась у нас. Салли Джапп храни­ла молчание насчет своего замужества, даже когда ей очень трудно было. Конечно, ничего умного в этом не было. Муж был за тридевять земель, преуспевал. Фирма вряд ли отправила бы его домой. Фирме ни к чему было знать об этом браке. Если бы Салли сказала правду, кто-нибудь помог бы ей. Думаю, она хранила тайну частично для того, чтобы доказать свою верность и уме­ние держать слово, а частично потому, что такой уж она была – ореол тайны был для нее слишком притягателен. Благодаря ей она могла допекать дядю и тетку, которых не любила, и получала от этого удоволь­ствие. Благодаря ей она приобрела на семь месяцев прибежище. Ее муж сказал мне: „Салли всегда твердила: „Лучше всех уст­раиваются матери-одиночки“. Не думаю, чтобы кто-нибудь из присутствующих согла­сился со мной, но Салли Ритчи была убеж­дена, что мы живем в обществе, которое утешает себя, помогая с большей охотой заблудшим, попавшим в переплет, чем тем, кто действительно заслужил эту помощь, но судьба его неприметна; она смогла про­верить свою теорию на практике. Думаю, ей нравилось в приюте святой Марии. Ду­маю, она не теряла присутствия духа, теша себя мыслью, что она не такая, как все. Какой она, наверно, испытывала восторг, представляя себе удивленную мину мисс Лидделл, когда та узнает правду, и как она веселилась, изображая мужу своих подружек по приюту. Вроде того: «А теперь пусть Сал расскажет вам о том, как она была матерью-одиночкой“. Думаю также, что она наслаждалась властью и силой, которые ей давала ее тайна. Наслаждалась, видя ужас, который охватил Макси перед лицом опас­ности, – ведь только она одна знала, что опасность ложная.

Дебора заерзала на стуле:

– Вы, судя по всему, много чего о ней знаете. Если она знала, что помолвка – блеф, почему же она приняла предложение Стивена? Она бы всех нас сберегла от не­нужных треволнений, если бы сказала Стивену правду.

Далглиш посмотрел на нее:

– Она сберегла бы собственную жизнь. Но разве это похоже на нее – говорить правду? Ждать оставалось недолго. Муж возвращался домой через день-два. Предложение док­тора Макси явилось очередным осложнением, которое добавило лишь волнений – и воз­можность поразвлечься – во всей этой ис­тории. Вспомните, ведь она не больно-то серьезно приняла его предложение. Я счи­таю, что она вела себя сообразно своей натуре. Она не выносила миссис Рискоу и не таясь выказывала ей свою неприязнь, поскольку близился час возвращения мужа. А это пред­ложение дало ей новые шансы поразвлечься. Думаю, что, когда к ней пришел гость, она лежала в постели сонная, счастливая, уверенная, что у нее в руках семейка Макси, она будет крутить ею, как захочет. Ни один из десятков людей, которых я допра­шивал, не сказал, что она была доброй. Не думаю, чтобы она любезно обошлась и с гостем. Но она недооценила степень гнева и отчаяния, с которыми ей пришлось стол­кнуться. Может, она принялась смеяться. И тут-то сильные пальцы замкнули кольцо на ее шее.

Наступила тишина. Феликс Херн нарушил ее, резко бросив:

– Вы не ту выбрали себе профессию, инспектор. Это драматическое представление заслуживает куда большей аудитории.

– Не глупите, Херн. – Стивен Макси поднял мертвенно-бледное, изможденное лицо. – Неужели не понятно, что ему до­статочно и того, как мы реагируем на этот рассказ? – Он повернулся к Далглишу в мгновенном приступе гнева. – Чьи паль­цы? – спросил он требовательно. – Сколько можно разыгрывать этот фарс? Чьи руки?

Далглиш оставил его слова без ответа.

– Наш убийца подошел к двери и включил свет. Надо было бежать. Но тут, быть мо­жет, на него нашло сомнение. Может, решил: удостовериться, действительно ли Салли, Джапп умерла. А может, нулся во сне, и, повинуясь движению души, он захотел оставлять подле мертвой матери. Не исключено, что им руководили более эгоистические соображения – ребенок своими криками мог поднять на ноги весь дом Словом, не важно, по какой причине он на мгновение снова включил свет. Включил и выключил. Виктор Проктор, кото­рый поджидал в тени деревьев на краю лужай­ки, принял это за условный знак. У него не было часов. Он ждал сигнала. И он пошел вдоль газона, по-прежнему прячась в тени деревьев и кустов, к черному ходу