Лицо ее закройте

Макси считали, что в тюрьму садиться – все равно что ложиться в больницу, только уж совсем помимо собственной воли. И то и другое – из ряда вон выходящий и достаточно страшный опыт, к которому жертва относится с клинической отстраненностью, а наблюдатели – с преднамеренным весельем, чтобы создать атмосферу уверенности, а не бессердечия. Элеонора Макси в сопровождении спокойной, тактичной женщины-сержанта полиции отправилась в последний раз принять дома ванну. Она настояла на своем, ведь этим заканчиваются обычно сборы в больницу, и никто не решился сказать, что первая процедура во время поступления в казенный дом – ванна. Интересно, существует ли разница между тем, кто находится под арестом, и тем, кто признан виновным? Феликс, может, и знал, но спрашивать у него никто не хотел. Водитель полицейской машины ждал их на заднем дворе, внимательный и скромный, как больничная сиделка. Последние распоряжения, записки друзьям, телефонные звонки, торопливые сборы. Приехал мистер Хинкс, запыхавшийся и невозмутимый, он точно закаменел, – не мог давать советов, утешать, но явно сам отчаянно нуждался в утешении, так что Феликс взял его под руку и проводил домой. Дебора смотрела из окна, как они скрылись из вида, интересно, о чем они говорят. Пошла наверх к матери, увидала Далглиша, он звонил из холла. Их взгляды встретились. Ей казалось мгновение, что он собирается заговорить, но он снова склонился над аппаратом, а она пошла своей дорогой, внезапно подумав и нисколько не удивляясь этой мысли, что, сложись все по-другому, она бы инстинктивно потянулась к этому человеку за поддержкой и советом.

Стивен сидел один, он теперь только понял, что несчастье – это адская боль не имеющая ничего общего с недовольством и тоской, которые он раньше считал синонимами несчастья. Он сделал два глотка, но почувствовал, что выпивка плохой помощник. Ему нужно излить кому-то свое горе, чтобы его уверили в несправедливости обрушившихся на него несчастий. И он пошел искать Кэтрин.

Она стояла на коленях у маленького чемоданчика в комнате Элеоноры – заворачивала какие-то кувшинчики и флаконы. Подняла к нему заплаканное лицо. Этого еще не хватало. Он обозлился – повсюду страдания Кэтрин жутко противная делается, когда плачет. Может, это было одной из причин, по которой она с детства научилась переносить горе – и все прочее – стоически. Стивен решил не обращать внимания на это вторжение в его собственное горе.

– Кэти, – сказал он, – какого черта она созналась? Херн абсолютно прав Они никогда не доказали бы ее вины, если бы она молчала.

Он за все это время один раз назвал ее Кэти, тогда тоже ему что-то надо было от нее. Даже если он называл ее так, когда целовал ее, имя это было проявлением любви. Она посмотрела на него:

– Разве ты ее не знаешь? Она ждала, когда умрет отец, потом – созналась. Не хотела оставлять его; она ведь обещала не отдавать его в больницу. Она только поэтому молчала. Она сегодня сказала Хинксу о Салли, провожая его до дома.

– Но она сохраняла невозмутимость на протяжении всего разбирательства.

– Думаю, хотела узнать, что же все-таки случилось. Ведь никто из вас ничего ей не сказал. Ее, видно, мучила мысль, что последним посетителем у Салли был ты, что это ты запер дверь.

– Да, я знаю. Она пыталась выведать это у меня. Я-то решил, она спрашивает – не я ли убил Салли. Они должны будут смягчить приговор. Преступление непреднамеренное. Какого черта Джефсон не едет! Мы ведь звонили ему.

Кэтрин разбирала книги, которые достала из тумбочки, и раздумывала – упаковывать их или оставить. Стивен продолжал:

– Они в любом случае отправят ее в тюрьму. Мама – в тюрьме! Кэти, я не переживу этого!

Кэтрин, всю жизнь испытывавшая к Элеоноре Макси любовь и почтение, чувствовала, что и ей не пережить этого.

– Тебе не пережить! Подумать только! – взорвалась она. – Тебе и не надо переживать. Это испытание ей предстоит. И запомни – она из-за тебя туда попала!

Кэтрин не могла остановиться, в бешенстве она стала ему припоминать и свои собственные обиды.

– И еще, Стивен. Не знаю, как ты ко всем нам относишься – ко мне, например. Больше не буду к этому возвращаться, но знай: между нами все кончено. Господи, да не наступай на бумагу! Я же складываю вещи.

Она рыдала теперь не на шутку, как ребенок. Слова вылетали с такой скоростью, что он едва разбирал их.

– Я любила тебя, а теперь кончено, не люблю. Не знаю, на что ты рассчитываешь, мне безразлично, Все кончено.

А Стивен никогда и не хотел, чтобы их роман продолжался, он смотрел на покрытое пятнами лицо, на опухшие веки, на выпученные глаза и со злостью ощутил, как его сдавили досада и печаль оттого, что кончается все так скверно.

5