Лицо отмщения

— Вот как? Аббат, категорически отвергающий епископский посох и не желающий ехать ко двору понтифика? Что еще за нелепая блажь?

— Это еще не блажь. Бернар объявил, что намедни ему явился ангел Божий и велел объявить крестовый поход против короля Генриха Боклерка.

— Что?! — Людовик Толстый с неожиданной легкостью подскочил с кресла. — Вот же дикая нелепость! Он, что же, окончательно выжил из ума?

Аббат Сугерий пожал плечами.

— Я бы не говорил столь резко, когда речь идет о Божьих ангелах. Но, признаюсь, и меня изрядно удивляет этот случай. По словам аббата Клервоского, ангел объявил, что король Британии — святотатец и королевство его погрязло в ереси. И что именно ему, Бернару, надлежит покарать нечестивцев и вновь мечом и Божьим словом восстановить поруганный крест по ту сторону Ла-Манша.

— И все же мне представляется, что этот святоша от чересчур ревностных молитв решительно тронулся умом. В целом мире никто не может сказать, что я хорошо отношусь к Боклерку, но крестовый поход… Лондон — не Иерусалим. И хотя, как утверждают трубадуры, где-то в тех землях сокрыта чаша Святого Грааля, но у моих воинов есть дела куда более насущные, чем глупые подвиги на радость звонкоголосым сострясателям воздуха.

— Бернар не ждет от вас военной помощи.

— Еще бы!

— Он просит лишь корабль, — продолжал аббат Сугерий, — чтобы перевезти туда де Пайена с его рыцарями. С этой просьбой он и прибыл ко мне.

— Бернар Клервоский намерен разгромить короля Генриха Боклерка с дюжиной рыцарей?

— Их даже меньше дюжины, — заметил Сугерий.

— Тем более. Какая чушь! Мне и с войском пока не удалось одолеть этого нормандского выродка.

— Ангел Господень обещал ему победу.

— Глупо спорить с Божьим ангелом! — хмыкнул Людовик Толстый. — Но ведь это… Хотя… О чем я забочусь? Бернар Клервоский намерен избавить нас от своего присутствия, а также от своих последователей. Что может быть лучше? Если он и его люди сложат головы по ту сторону пролива — мы были послушны Божьей воле. Если вдруг, паче чаяния, они победят — и тут мы следовали Господнему слову и проявили искреннюю веру во всемогущество Творца Небесного. Я не вижу причин отказать настоятелю Клервоской обители.

— Если он победит, слава его возрастет многократно. И это, конечно же, в сотни раз увеличит его силы и влияние.

— Если он победит… — опустошая кубок, усмехнулся король. — Если он победит, мы подумаем, что с этим делать, но не ранее того.

— Боюсь, это неосмотрительно, сын мой, — покачал головой Сугерий. — Тем более… — Он замялся.

— Ну что еще?

— Мой человек, находящийся вблизи Бернара Клервоского, сообщает, что тот получил известие издалека… Из Киева. Ему доносят, что принц русов, Мстислав, сын Гиты Английской, собирается в поход на Британию, дабы отвоевать земли своей матери.

— Если память мне не изменяет, Мстислав приходится мне троюродным братом по бабке Анне.

— Именно так, сын мой.

— Выходит, и Бернар, и мой дорогой родственник намерены оказаться там примерно в одно время? Ты, что же, видишь в этом сговор? Они намерены объединиться? — Король встревоженно поглядел на верного советника.

— Мстислав схизматик, — напомнил аббат Сугерий. — Бернар же, как бы там ни было, вернейший из сынов матери нашей римской церкви.

— Тогда выходит, аббат со своей дюжиной намерен сражаться как против нормандского волка, так и против рутенского медведя.

— Выходит, так.

— И что бы это означало?

— Вот сие как раз и есть та загадка, которая не дает мне покоя.

* * *

Воевода Киевский Борис Корнилович, сын воеводы Корнилы Буревея, был немало раздосадован явлением полуденного гостя. Тот стоял пред ним в блистающей ромейской броне, поверх которой был накинут плащ с пурпурной каймой, свидетельствующий о высокородности нежданного гостя.

— Император послал меня сообщить своей дорогой племяннице, севасте Никотее, весьма срочные новости.

— Чуток не поспели, — вздохнул раздосадованный воевода. — Намедни севаста ваша с Великим князем Владимиром и сынами его в путь к Светлояр-озеру пустилась.

— Мне сие уже ведомо, — кивнул гонец.

Во всем, что он сказал киевскому воеводе, это были первые слова правды. Конечно же, Михаил Аргир не мог быть посланцем василевса, да и всего пару месяцев назад был бы глубоко оскорблен, ежели б вдруг Иоанну Комнину пришла в голову столь нелепая идея. Но здесь, в Киеве, о нем мало кто слышал, и, стало быть, появление одного из знатнейших патрикиев в столь ничтожном звании вряд ли кого могло удивить.

Он прибыл в Киев как раз в тот момент, когда хвост колонны покидал столицу русов. В первые минуты Михаил Аргир просто задохнулся от ярости и со зла ткнул локтем попавшегося ему под руку коробейника. Тот отлетел, врезался спиной в ближайший тын, сполз по нему, да так и остался сидеть с открытым ртом и выпученными в недоумении глазами, силясь понять, за что, собственно, пострадал. Соплеменники с возмущением бросились было на помощь бедолаге, но, перехватив взгляд дебошира и верно оценив сомкнувшиеся на рукоятях мечей лопатообразные пятерни, отпрянули, давая буяну идти беспрепятственно своей дорогой.