Лицо порока (СИ)

— Ну, это она тебя предупредила на всякий случай, — мне хотелось приободрить Машу, но я не знал, как. — А мне Елена Алексеевна сказала, что операция тебе предстоит не очень сложная, даже самая обычная, которые десятками делают каждый день. Так что, не унывай!

Маша слабо улыбнулась. И, медленно перевернувшись на бок, спустила ноги с койки, села. На фоне окна ее лицо выглядело совсем страшным. У меня сжалось сердце.

— Боюсь операции! — она смотрела в пол, но я заметил влагу, блеснувшую на ее ресницах. — Предчувствия нехорошие…

— Да операция — плевое дело, я же тебе говорю! Бояться нечего! — бросил я с той небрежностью, на которую только был способен.

Но актер я, видно, неважный. Маша почувствовала фальшь в моем голосе, подняла голову и посмотрела на меня долгим взглядом.

— Ты знаешь, Ваня, я думаю, у меня рак! — вдруг сказала она громко и четко. Я уловил в ее тоне истерические нотки.

Я прекрасно понимал, что если стану просто отрицать этот факт, у Маши не останется никаких сомнений в своей правоте. Поэтому начал хитрить:

— Машенька, в том то и дело, что врачи опасаются, как бы твоя язва не переродилась в более серьезную хворь. Поэтому-то и настаивают на операции. Лучше ликвидировать очаг болезни сразу, пока не поздно.

Она неотрывно смотрела на меня и внимательно слушала.

— Ты же не маленькая, — продолжал я энергично, — и должна понимать, что в онкологию зря не положат. Елена Алексеевна говорит, что болячку свою ты запустила, не лечила. И теперь, чтобы исключить возможность появления злокачественных новообразований в желудке, нужно немедленно делать операцию.

Мои слова, кажется, убедили ее. Маша подняла голову, повеселела.

— Да, Ванечка, язва меня замучила, — согласилась она. — Дошло до того, что уже ничего не могу кушать, только соки да бульон пью. Но и они в желудке не задерживаются.

— Естественно! — хмыкнул я. — Любая еда раздражает стенки пораженного язвой желудка и он не принимает ее.

— Я поправлюсь? — воспаленные глаза Маши, полуприкрытые серыми веками, излучали надежду.

— А куда ты денешься? — беззаботно отмахнулся я и, сурово нахмурив брови, назидательно добавил: — И в другой раз не запускай болезнь! Ты ведь чувствовала, что с желудком у тебя не лады. Почему не обращалась к врачам?

— Да все откладывала, — виновато улыбнулась Маша. Затем, поерзав тощей попкой по койке, протянула ко мне руки: — Так хочется пройтись! Ноги совсем затекли.

Машины соседки по палате увлеченно занимались своими делами и старательно избегали смотреть в нашу сторону.

Я взял Машу под мышки, помог подняться. Поддерживая, медленно повел в коридор.

Мы походили туда-сюда. Без посторонней помощи ей передвигаться было очень трудно. Силы совсем истощились…

— Перед операцией мне необходимо помыться, — заметила Маша, сжимая мою руку. — Я бы попросила тебя помочь мне. Но не стану — стыдно за свое немощное тело. Лучше попрошу няню. Дам ей шоколадку или немного денег, и она поможет…

— После операции ты быстро станешь прежней, — с уверенностью сказал я. — А то, чего доброго, еще и потолстеешь.

— Не хочу быть толстой! — нарочито капризно заныла она.

Я засмеялся. Хотя еле сдерживался, чтобы не заплакать. Вскоре Маша устала и попросилась в палату. Я отвел ее. И просидел у койки еще час, пока после укола, сделанного молоденькой медсестрой, Маша не задремала.

С утра, кое-как разворошив дела, я отправился к Насте. Что говорить, как объяснить присутствие в ее постели голой женщины, я не имел понятия. Но готов был ползать на коленях, лишь бы вымолить прощение.

По дороге заскочил в бар, выпил для храбрости полный стакан водки. Однако, приближаясь к подъезду Настиного дома, почувствовал, как трясутся колени и подгибаются ноги.

Своим ключом открывать дверь квартиры не стал, позвонил. Тишина. Я нажимал кнопку звонка еще и еще. Ничего. Тогда я достал ключи.

В прихожей все так же стояла дорожная сумка и валялся пакет. На кухне блестел чистый стол, в спальне белела аккуратно заправленная кровать. Все было так, как мы оставили с Ольгой. Настя домой не приходила.

Я позвонил ей на работу. Мне ответили, что она догуливает отпуск. Тогда я решил наведаться к Ляле — единственной близкой подруге Насти. Я знал, что днем Ляля всегда сидит в своей квартире, так как работает диспетчером на домашнем телефоне.

Дверь открыл ее сын — четырнадцатилетний оболтус с умными глазами шахматиста. Он и вправду отлично разбирался в этой игре и часто участвовал в разных соревнованиях, привозя оттуда грамоты и дипломы.

— Мамка, надеюсь, дома? — спросил я парня, похлопав его по плечу в знак приветствия.

— Маман! — позвал он. — Тут дядя Ваня пришел!

Из спальни выглянула Ляля с книгой в руке. На ней был прозрачный халатик, в растрепанных, спутанных волосах белело перышко, на полных губах поблескивали остатки помады. Похоже, Ляля недавно проснулась и еще не успела привести себя в порядок.

— А, Ванюша! — приветливо воскликнула она, немного лукаво заулыбавшись. — Проходи! Я сейчас!