– О, нет, нет. Вам не о чем беспокоиться. В моей руке нет ножа или пистолета. – Это подобие шутки слегка успокоило мои нервы. С клиентом, склонным к самоубийству, всегда нелегко, поэтому я старалась с такими не работать. – С тех самых пор, как мне явилась жена, я бросил затею наложить на себя руки, а просто хочу увидеть свет. Но я никогда не работал с психологами и вообще не представляю, что нужно делать.
– Тогда давайте начнём вот с чего. Опишите те чувства, которые вы сейчас испытываете.
Наступила небольшая пауза.
– Не стыдитесь меня. Помните, что я здесь именно для этого. Чтобы помочь вам пережить это состояние. То, что мы чувствуем и как воспринимаем те или иные вещи, очень сильно влияет на то, как мы видим мир и нашу жизнь. Человек боится своих эмоций, подавляет их или же выпускает наружу. Но мало кто пропускает их через себя и учится уживаться с ними. Всё то, что вы испытываете в данный момент, естественные чувства и эмоции, которые должен испытывать человек. Это нормально, если в вас живёт печаль, обида и что-то подобное. Но вы никогда не сможете забыть о них, если не примете эти чувства здесь и сейчас. Врага нужно знать в лицо, поэтому первым делом загляните в своё сердце и найдите всё, что там скопилось.
Мистер Мёрфи продолжал молчать, но я прекрасна знала, что он меня слышал и что ему не нужно было заглядывать в глубины своих чувств, чтобы осознать их.
– Что вы там видите?
– Гнев, ярость, скорбь, отчаяние, горечь, боль, мрак. Наверное, что-то ещё завалялось, но это то, что видно невооружённым взглядом.
– Вы пытаетесь шутить, – заметила я, слегка улыбнувшись, – значит, не всё так мрачно, уж поверьте. Вам должно стать легче, если вы разберётесь с каждым чувством по отдельности. Давайте возьмём гнев и ярость. Сильнейшие эмоции, с которыми сложно бороться. Но я считаю, что даже и не стоит. «Поговорите» с этими эмоциями, проживите их. Почему вы испытываете такую злость на мир?
– Вы спрашиваете, почему? – Та самая злость прозвучала в его голосе, будто он швырнул фразу сквозь стиснутые зубы. – Почему я испытываю? Да потому что совсем недавно рядом со мной была моя любимая жена, мы мечтали о большой семье, детях, и какой-то ублюдок всего за секунду это отнял. Потому что я не могу обнять её, поцеловать и сказать, что люблю её так сильно, что не могу без неё жить, ведь по сути я без неё живу. Потому что моё тело усыпано ожогами и шрамами, которые пугают даже меня, что уж говорить о других. Я не могу выйти на улицу, поговорить с людьми, устроиться на работу и завести отношения. Я оборвал все контакты, потому что все, кто продолжали общаться со мной, делали это из жалости. А единственные, в ком я поначалу видел утешение – тесть и тёща – обвинили меня в смерти их дочери и не отвечают на звонки.
Итан Мёрфи сорвался почти на крик, но я старалась сохранять спокойствие, чему уже давно научилась за годы практики. Моё лицо ничего не выдавало – страх, неловкость, сожаление схлынули с него, как только я приняла звонок. Я не могла видеть лицо клиента, но он-то читал моё, как книгу. Любая реакция могла вызвать новую бурю в ответ.
– Вы спрашиваете, почему гнев и ярость? Вот поэтому. – Закончил мистер Мёрфи со слезами в горле.
– Это самые адекватные чувства, которые вы можете испытывать. Вы перестали противиться им и подавлять внутреннюю злость, рассказали о них и сделали более реальными, а с настоящим врагом справляться куда как проще, чем с невидимым. А теперь скажите, когда вы позволили им выйти наружу, что чувствуется теперь?
Чёрный экран вновь ответил задумчивым молчанием.
– Они как будто притупились. Впервые я чувствую, что имею права на злость и гнев. Что я нормальный.
– Так и должно быть. Давайте разложим вашу злость по полочкам, чтобы выпустить всё плохое, что скопилось внутри. Вспомните, в какую минуту вы испытывали самый сильный гнев?
Мистер Мёрфи даже не стал задумываться.
– О, ну это просто. Впервые, когда очнулся после многочисленных операций и услышал от врачей, что моей жены больше нет. Сперва я не поверил, кричал на докторов, чтобы они не шутили так со мной. Я был в ярости, что они смели насмехаться. Осознав, что приключилось с нами обоими, увидев своё тело в бинтах, капельницу с обезболивающим и почувствовав не только самую сильную в жизни боль, но и пустоту внутри, я понял, что они говорили правду. Да и незачем им было врать, просто я не хотел верить.
– Фаза отрицания, – согласилась я. – Когда наш мозг не соглашается и не может принять новые обстоятельства жизни.
– Именно. Когда до меня наконец стало доходить, что её больше нет, я испытал новую волну гнева, ещё сильнее предыдущей. Я почти не мог двигаться, но умудрился выдернуть катетер и перевернуть капельницу. Я кричал, как сумасшедший, на врачей, на Бога, в никуда, пока медсёстры и лечащий врач не пригвоздили меня к койке и не ввели успокоительное.
Представляя всё то, о чём говорил этот несчастный мужчина, меня передёргивало. Холодок пробирался по позвоночнику, как ящерица по лиане. Я не показывала ничего из того, что испытывала, но мои руки тряслись под столом.