Лицо в толпе

«Влахов Иннокентий Петрович, доктор геолого-минералогических наук, профессор», - волнуясь, прочитал Гаршин на дверной табличке и с удовлетворением подумал, что его первоначальная догадка оказалась верной. Маститый профессор когда-то увлекался, возможно, и теперь увлекается живописью, рисунки его, понятно, известны немногим, а, между прочим, именно геолог скорей любого другого дилетанта мог случайно прозреть тот каменный венерианский мир. Зря смеялся Лукин. То-то он ахнет, когда узнает, в чем дело!

Влахов оказался кряжистым, в летах человеком с медвежьей походкой и таким рокочуще-добродушным басом, что Гаршину сразу стало легко и просто. Гостю здесь были рады без всяких расспросов и дел, рады только потому, что он гость, и Гаршин не успел опомниться, как уже сидел за столом и с приятствием отхлебывал вкуснейший чай. Но мало-помалу благодушие сменилось беспокойством, так как ничто вокруг не свидетельствовало об увлечении живописью, а когда Гаршин о ней заговорил, то Влахов выказал живой и все же явно сторонний интерес к искусству.

- Мне, однако, сказали, что вы сами недурно рисуете, - не выдержал Гаршин.

- Это вам навра-а-али, - растягивая слова, пробасил Влахов. - Сроду непричастен.

- Как? - опешил Гаршин, еще цепляясь за краешек надежды. - Мне Лукин говорил!

- Не мог того сказать Лукин, ибо знает. Да что с вами? Беда какая?

- Никакой, - бледнея, отозвался Гаршин. - Вралю поверил, вот что!

- Позвольте, этого быть не может! Знаю я Лукина, на одной парте сидели, кристальной честности человек…

- Тогда как понимать это?! - дрожащими пальцами Гаршин высвободил, выхватил из конверта снимок. - Ваш честнейший Лукин, заверил, что оригинал у вас и вы его автор!

Влахов мельком глянул на снимок и недоуменно уставился на Гаршина.

- Рассказывайте, - строго сказал он.

- Но видите ли…

- Все рассказывайте.

Дослушав, Влахов пытливо сравнил оба изображения, его глаза блеснули удовлетворением.

- Идемте, я покажу рисунок.

- Так он… - Гаршин вскочил, - …есть?!

- А как же! Лукин язвец, но не враль. Все во всем, как говаривали мудрые греки…

В кабинете Влахов выдвинул обшитую по дну черным сукном полку, оттуда из разноцветной укладки полированных камней изъял угловатую плитку и протянул ее Гаршину.

- Вот вам оригинал.

Пол тихо качнулся под ногами Гаршина: с холодной глади камня на него смотрел тот самый, до мелочей знакомый венерианский пейзаж.

- Сядьте, сядьте, - голос Влахова дошел, как сквозь вату. - Что тут особенного? Так называемый «пейзажный камень», таких у меня, видите, коллекция, сам резал. Право, не стоит переживать. Эко диво, сходство! Хотите вид березовой опушки? Вот, пожалуйста, думаю, и натуру, место похожее, отыскать можно. А тут скалы, прибой кипит… И облачный бой, как у Рериха, есть. Это свойство яшм, агатов и многих других камней давно известно, наши уральские мастера-камнерезы целую картинную галерею могут составить.

- Так венерианский же в камне пейзаж, ве-не-рианский! - простонал Гаршин, оглушенный и чудом невероятного сходства, и своей изначальной непростительной ошибкой, и непостижимым спокойствием Влахова.

- Что ж, венерианский… Со временем, думаю, и антаресский откроется. Природа едина. Как познали ее новый уголок, так и в камне, значит, его сразу увидели, того и следовало ждать. Не удивлюсь, кстати, если в срезах венерианских пород отыщутся земные пейзажи.

- Тогда что же получается? - мысленно отшатываясь, вскричал Гаршин. - В камнях, выходит, заключены… все образы мира?!

- Ну, все не все, только прикиньте-ка объемы горных пород, сочтите все цветовые в них комбинации. Астрономия получается, классический для теории информации пример с великим множеством обезьян, которые в конце концов отстукивают на машинке всего Шекспира.

- И в камне, здесь, у нас под ногами, может таиться мадонна Рафаэля?!

- Не исключено.

- Слушайте, а вам не страшно?

Наконец-то Гаршин увидел Влахова растерянно моргающим!.

- Мне так страшно, - продолжал он с лихорадочной поспешностью. - Если вы правы, если все образы мира уже есть, тогда зачем художник, к чему искусство? Все же будет простым повторением.

Влахов сурово задумался. Затем его губы шевельнула медленная улыбка.

- Лукин, кажется, аттестовал меня автором венерианского пейзажа? спросил он будто самого себя. - Что ж, мы в природе, а она в нас. Я-то камень не вслепую резал, я искал, выявлял в нем скрытое, и без меня, выходит, тоже ничего бы не было. Хотя какой я художник? - Влахов вздохнул. - Жизнь хороша своей бесконечностью и, стало быть, щедростью. Идемте, поразмыслим об этом за чаем, он, знаете, хорошо нервы сглаживает.

ФИЛОСОФИЯ ИМЕНИ

Мерный, даже в тишине едва уловимый гул пронизывал каюту, и только он напоминал о действующем неподалёку вулкане, перед мощью которого жалкой искрой померкла бы любая Этна, ибо там, за отсеками и нейтридными переборками, рушились квантовые основы самой материи. Спящего в каюте, как и весь экипаж, этот доатомный огонь распада нёс сквозь абсолютный холод межзвездья, от которого человека отделяли немногие метры корабельной оболочки и воздуха.