Лицо войны. Военная хроника 1936–1988

Следующим вечером, когда небо стало сине-фиолетовым, мы явились в штаб, расположенный в разбомбленном жилом доме. Это было по-домашнему уютное место: там жили три женщины – жены офицеров, крикливые, как птицы. На плюшевом диване спал пятимесячный младенец, и его мать рассказывала нам о нем с восхищением и затаив дыхание, как это свойственно женщинам. Майор устал, но был очень вежлив. Вошел штабной повар, посмеиваясь немного безумно, словно Офелия, и спросил, когда все планируют ужинать. А солдат, который должен был стать нашим проводником, ушел на танцы, которые давал другой батальон. Они воевали здесь уже больше года; фронт пролегал прямо в городе, и танцплощадка была в десяти минутах ходьбы, а человеку время от времени хочется разнообразия. Вскоре он вернулся, юноша с изумительными ресницами и легким смехом; мы прошли квартал, спустились по скользким ступенькам и оказались в окопах.

Фонарик потускнел, грязь налипла на ботинки, приходилось идти согнувшись, чтобы не задеть низкие балки, удерживающие траншею, было очень холодно. На третьей линии мы прислонились к земляным стенам и посмотрели на тонкие ободранные деревья там, где когда-то был городской парк, и прислушались. Мы пришли послушать громкоговорители. По ночам то одна, то другая сторона ведет трансляцию солдатам в этих окопах: программа состоит из пропаганды и музыки. Громкоговорители спрятаны недалеко от линии фронта, и все можно услышать, как по телефону. Сегодня говорил враг. Голос по радио начал осторожно и высокопарно: «Правитель Испании, единственный правитель, готов отдать свою кровь за вас… Франко, Франко…»

Подошел еще один солдат, они с нашим проводником закурили, и проводник, который очень заботился, чтобы его гостям не было скучно, сказал:

– Эта болтовня очень утомляет, но это ненадолго, потом будет музыка.

Вдруг через узкую ничейную территорию мы услышали «Kitten on the Keys», сыгранную в семь раз быстрее, чем нужно.

– А, – сказал наш гид, – это очень мило, американская музыка.

Затем вернулся тот ровный, осторожный голос: «Ваши лидеры хорошо живут в охраняемом тылу, в то время как вам дают оружие, чтобы вы шли и умирали». После его замечания раздалась раздраженная пулеметная очередь.

– Он слишком глуп, – с отвращением сказал солдат-проводник. – Обычно мы его не слушаем. Почему он не заткнется и не включит музыку? Музыка очень хороша. Мы все ее любим, она помогает скоротать время.

В этот момент началась музыка: «Valencia, deedle-deedle-deedle-dee…» Это продолжалось около часа. Мы с трудом шли вперед, потому что фонарик выдохся, пробирались на ощупь через крытые траншеи, вытянув руки, касаясь обеих стен, сгибаясь под балками туннелей, поскальзываясь на дощатых настилах, когда там вообще были настилы, или спотыкаясь в грязи. В какой-то момент рванул миномет – выстрел сверкнул среди деревьев, и в ответ затрещали пулеметы. Голос по радио сказал: «Viva, Franco! Arriba Espana!»[15], и мы услышали, как на первой линии засмеялись правительственные войска. Затем мы услышали голос солдата, который кричал что-то в ответ далекому диктору фашистов – но слов было не разобрать.

Проводник объяснил:

– Теперь начнется бой. Сейчас это так, ничего серьезного, но раньше этот громкоговоритель приводил нас в ярость. Мы так часто его слышали, и мы знаем, что он передает полные глупости – иногда объявляют, что одержали большую победу прямо на нашем участке, где мы стояли весь день и ничего такого не заметили, – поэтому мы не обращаем на него внимания. Но вообще принято отвечать.

Сквозь деревья мы все еще слышали очень тонкий и высокий голос солдата, который кричал фашистам.

– Он говорит, – сказал проводник, прислушавшись, – что бесполезно говорить с ними по-испански, потому что они там все мавры.

Мы ждали, но не могли разобрать других слов. Проводник продолжил:

– Один из наших парней обычно говорит им, что они лжецы и разрушают Испанию, а они отвечают, что он красный убийца, а потом все начинают злиться и стреляют друг в друга из минометов. Их громкоговоритель – пустая трата времени, но музыка приятная.

– Вы ведь здесь уже как дома, – сказала я, потому что меня вдруг поразило, что мы ведем себя так же непринужденно, как люди на летнем концерте под открытым небом в любом мирном городе. (Стадион в Нью-Йорке со всеми звездами, та площадка в парке в Сент-Луисе, где два больших дерева растут прямо из сцены, маленькие духовые оркестры на маленьких площадях в Европе. Я подумала, что нужно быть очень храбрыми людьми, чтобы так спокойно относиться к войне.)