Лицом к лицу

– Ручаюсь головой, что эти дневники имеют отношение к убийству! Иначе бы они не исчезли все разом. Их украли. Весь вопрос: кто?

Эллери рассматривал ложе, напоминавшее голливудские декорации: стеганое покрывало, шелковые подушки и алая узорчатая накидка на канапе. Кровать была не тронута, в ней не спали.

Отец поймал его взгляд и кивнул:

– Она так и не добралась до постели в среду.

– То есть, папа, ее убили не здесь?

– Нет, – инспектор провел его через огромную ванную с мраморной раковиной и золотыми кранами в небольшой кабинет, который, если речь шла о человеке, Эллери назвал бы «растрепанным». – Ее застрелили здесь.

Если не считать беспорядка, обстановка в кабинете была спартанской. На паркетном полу – потертый коврик, прямо напротив двери – письменный стол, рядом с ним – вращающийся кожаный стул, чуть подальше – кресло черного дерева, покрытое чем-то, что Эллери обозвал «слоновьей попоной». Он заметил еще африканскую фигурку воина, тоже вырезанную из черного дерева, ручной работы, далеко не лучшего качества. На стенах не было ни одной картины, а слюдяной абажур торшера весь потрескался. Высоко над головой черной статуэтки, у самого потолка, была встроена решетка в деревянной рамке, затянутая какой-то грубой тканью, на ней виднелась ручка регулятора громкости. Эллери решил, что это громкоговоритель для музыки, которую заводили на проигрывателе внизу в гостиной. Такие же решетки он заметил в спальне и в ванной. В кабинете больше ничего не было, если не считать книжных шкафов, которые заполняли три стены сверху донизу. Полки были завалены книгами – часть лежала плашмя, часть торчала кое-как корешками в разные стороны (в основном это были детективы и всевозможные приключения – Эллери с интересом заметил По, Габорио, Анну-Катарин Грин, Уилки Коллинза, Конан Дойля, Кристи и еще кучу других, в том числе и свои первые книжки). Здесь были и кроссворды всех сортов, ребусы, головоломки, сборники загадок… Чувствовалось, что все это копилось многие годы. Эллери подошел к какой-то полке и выбрал наугад одну книжку. Это оказались кроссворды, он пролистал их – все клеточки были аккуратно заполнены чернилами. С его точки зрения, самое бессмысленное занятие в мире – это тратить время, да еще и вдобавок и чернила, на кроссворды, а особенно – хранить все это. Глори явно была не в силах расстаться даже с ничтожным клочком бумаги, имеющим хоть какое-то отношение к ее хобби.

На письменном столе царил полный кавардак. Пачка промокательной бумаги, лежавшая посередине, прямо напротив стула, была вся пропитана засохшей кровью.

– Рана в груди? – спросил Берк, изучая пятна крови.

– Две, – ответил инспектор. – Одна пуля попала в правое легкое, другая – в сердце. Насколько нам удалось восстановить события – она пришла сюда почти сразу после вашего ухода, может быть, собиралась заняться дневником, но скорее всего – рукописью. Мисс Темпль утверждает, что в последние месяцы она каждый вечер садилась за рукопись, а на следующий день обычно диктовала написанное мисс Темпль, та печатала на машинке. Возможно, Глори только что села за стол, когда появился убийца и выстрелил в нее, скорее всего, прямо с порога, как считает доктор Праути. Угол, под которым пули вошли в тело, подтверждает это. После выстрела она повалилась вперед, и кровь хлынула на промокательную бумагу. Она видела, кто стрелял в нее, это точно.

– Умерла сразу? – спросил Эллери.

– Нет, доктор сказал, что через несколько минут, – ответил инспектор многозначительно.

– О-хо-хо, – простонал Эллери, – было бы просто чудом, если бы она умудрилась оставить хоть какую-нибудь предсмертную записку!

– Просите – и дастся вам! – торжественно провозгласил инспектор самым таинственным тоном, на какой только был способен, – И, может быть, ты сможешь извлечь из нее больше пользы, чем удалось нам.

– Ты что, хочешь сказать…

– Вот именно. У нее хватило времени и сил (хотя доктор не представляет, как это возможно с пулей в сердце) дотянуться до авторучки, хотя, может быть, она уже была у нее в руке, и нацарапать что-то на первом попавшемся клочке бумаги.

Эллери дрожал от нетерпения.

– Подойди сюда. И вы, Берк.

Они приблизились к столу. Среди разбросанных листов окровавленной промокашки лежал фотоснимок простого линованного куска писчей бумаги. «Желтая?» – пробормотал Эллери, как будто цвет имел какое-то значение, его отец напряженно кивнул). На листке наискось, сползая к нижнему краю, было написано всего одно слово.

Почерк был прерывист и неразборчив, настоящие каракули, как и следовало ожидать в подобной ситуации. Этим единственным словом было: face[6].

Глава 7

– Лицо, – раздельно проговорил Эллери, как будто пробовал каждую букву на вкус.

– Лицо? – спросил Берк.

– Лицо, – как эхо откликнулся инспектор. – Именно так, джентльмены. Коротко и ясно. Вот почему мы так упорно разыскиваем ее дневники и рукопись – может быть, они прольют свет на черты этого лица?

– А если это – фамилия[7]? – предположил шотландец. – Хотя мне никогда прежде не встречалась такая.