Лицом к лицу

Небо прорезала красная ракета. По нашему "пятачку" снова ударила вражеская артиллерия. Разведчики отнесли Шелавина в укрытие и заняли свои места. На этот раз налет был особенно длительным. Большие камни с треском лопались и рассыпались. Рядом с Бабиковым разорвались четыре мины, и маленького разведчика окутало дымом.

- Жив? - крикнул ему Агафонов.

- Вроде жив, - чертыхаясь, ответил Вабиков.

- Вот брат! Хоть мы и не далеко от базы, а попали в такое пекло, куда и ты, Макар, телят не гонял...

3

Меня позвал Шелавин.

- Слушай, старшина! - превозмогая боль, младший лейтенант старался говорить спокойно, даже властно. - Вас тут с ранеными - одиннадцать. Я - не в счет... Так вот, если проскочить через ту лощину, которую мы утром пересекли? А?.. Ты меня понял?

Я молчал.

- Начнете спускаться - егеря кинутся за вами. А я здесь останусь и прикрою отход. Все равно уж... Тут я не стерпел:

- Младший лейтенант Шелавин, обидно, что вы так могли подумать о разведчиках. Я им, конечно, ничего не скажу. Но группой я командую и...

- Прости, Виктор, - дрогнувшим голосом перебил меня. Шелавин. - Надо же искать выход!

- А это уже не выход. В лощине егеря установили два пулемета. Нет, нам только до ночи бы продержаться...

По оконечности мыса, по второму опорному пункту егерей, ударила наша береговая артиллерия. Эх, перенести бы огонь с батарей Рыбачьего через наши головы к перешейку мыса! Но как без радиостанции корректировать стрельбу батарей? Ракетами? И мы, и егеря пускали их множество. Артиллеристам с Рыбачьего трудно определить, кому какой сигнал принадлежит. А разрывы снарядов приближаются, вот они уже накрывают наш "пятачок"...

Кто-то, прячась за камень, кричит:

- Братцы, по своим лупите!

Артналет, к счастью, прекратился, но вскоре огонь открыли немецкие батареи.

- Егеря с тыла лезут! - доложил Бабиков, наблюдавший за перешейком.

Я обернулся и увидел "психическую" атаку взвода пьяных егерей, прибывших из Титовки. Они протрезвели не скоро. Когда, наконец, атаки прекратились, наши боеприпасы были на исходе.

Полдень миновал.

Мы сидели за скалой и ждали, когда начнет темнеть. Ночью будет легче. Нас немного, но если мы прорвемся вниз, то в хаотическом нагромождении камней трудно будет обнаружить нас. Ночью легче просочиться в ущелье, скрыться от преследователей, вынести к берегу тяжело раненного Шелавина. Десантники это понимают и бодрости не теряют. Агафонов даже пытается шутить. Только самый молодой среди нас, Николай Жданов, стройный красивый матрос, который до этого держался молодцом, вдруг загрустил и поник головой.

- Эй, моряк, красивый сам собою! Не дрейфь! - хлопнул его по плечу Семен Агафонов.

Жданов вздрогнул, потом в сердцах сказал:

- Все! Песенка спета... Нам отсюда не выбраться...

- Дура, чего мелешь! - набросился на него Агафонов.

Жданов вспылил, побледнел, резко ответил:

- Николай Жданов живым врагу в руки не дастся! Понял?

И отошел в сторону.

Никто из нас тогда не понял истинного смысла этих слов.

Солнце уже наполовину скрылось за горой. Исчезли длинные, причудливые тени от скал, сгущались сумерки. Мы начали готовиться к прорыву.

Я отобрал пять разведчиков, которые должны пробить брешь в обороне егерей, трех - чтобы прикрыть отход, а двум легкораненым приказал положить на плащ-палатку Шелавина.

В это время ко мне подбежал Алексей Каштанов и шепнул:

- Егеря рядом.

- Откуда ты взял?

- Я был у Курносенко на левом фланге. Мы слышали, как их офицер кричал: "Кто повернет назад - расстреляю! Русских надо уничтожить до ночи!"

Каштанов знал немецкий язык. То, что произошло вслед за этим, подтвердило его сведения.

С неистовыми криками "аля-ля!", цепляясь за камни, егеря упорно лезли вверх. Теперь наш редкий огонь не мог их остановить.

- Кончились патроны! - крикнул Бабиков.

- Кончились! - тревожно отозвался Барышев, отползая назад.

Егеря втаскивали пулемет на гребень "пятачка". Шелавин поднялся на колени и дрожащей рукой поднял пистолет.

Наступил критический момент боя.

- Всем ко мне! - скомандовал я. И тут мы услышали надрывный крик Николая Жданова:

- Братцы, конец!

Не успели мы опомниться, как он выдернул чеку из гранаты, прижал ее к груди и лег лицом к земле.

- Прощайте, товарищи!..

Это уже матрос Киселев, подбежавший к трупу Жданова, рванул кольцо зажатой в кулак "лимонки" и медленно стал опускаться на колени.

- Встать, Киселев! Я вскинул автомат.

Злоба, боль и стыд за товарища захватывают дыхание. Я с трудом выпаливаю каждое слово:

- Трус! Застрелю! Бросай гранату! Киселев метнул "лимонку" в сторону егерей, и всем сразу стало легче.

Дальше медлить нельзя. Люди ждут команды.

- Агафонов - уничтожим пулеметы! Курносенко, Бабиков - прикрыть отход. Остальным - к Шелавину.

В моем диске остались последние патроны. Есть еще возможность вклиниться в расположение противника для рукопашной схватки, есть еще надежда прорваться! Поднимаюсь во весь рост, вижу две головы немецких пулеметчиков и нажимаю спусковой крючок. Пулеметчики нырнули за камень, и Семен Агафонов тотчас же метнул туда гранату, ринувшись следом за нею.

- Сюда, старшина!