Лицом к лицу

Он умел торговать, этот джентльмен из Лондона, он довел стоимость ковра до семи тысяч, и все в зале сидели замерев, в о с х и щ е н н о внимая ажиотажу торговли. (Потом мне, правда, сказали, что фирма "Сотби" частенько "задействует" своего человека на аукционах во время первого или второго торга, чтобы з а в е с т и публику, что называется, р а с к о ч е г а р и т ь ее.) В зал заходили все новые и новые посетители, несколько человек начали перешептываться, кивая на появившегося господинчика в скромном костюме, коротких узких брючках и не по размеру больших мокасинах, надетых на канареечные носки. Вместе с ним в зал вошли три сына - лет десяти, семи и пяти - в таких же желтых носках и таких же мокасинчиках модели "колледж". Шепот в зале заставил меня наклониться к соседке - явной завсегдатайше торгов, зрительнице пенсионного возраста (пусть лучше тут отсиживается, чем затевать семейные свары):

- Мадам, кто это пришел?

Мадам, как видно, была глуховата; она скрипуче прогрохотала:

- Нет, это не Пешавар, это Хорезм!

Пришлось обернуться к соседу слева. Тот ответил:

- По-моему, это какой-то иранский крез, из эмигрантов, он частый гость на аукционах.

Сосед оказался прав. Я убедился в этом, когда настала очередь ковра под номером двадцать один.

- Дамы и господа! Я прошу вашего внимания! Этот уникальнейший ковер, рукотворные портреты монархов, обозначен нами как экспонат, стоящий двадцать тысяч марок. Мы отдаем себе отчет в том, что он стоит значительно дороже, мы предлагаем схватку у м н ы х, желающих вложить капитал, поэтому мы и пошли на оправданный риск: пусть бы у нас учились такого рода оправданному риску политики, а?! Итак, двадцать тысяч, дамы и господа, двадцать тысяч - раз... Ага, дама не согласна... Двадцать тысяч сто? Я полагаю, что в данном случае "сто" - слишком маленькая ставка... Впрочем, я ни на чем не настаиваю, пусть будет двадцать тысяч сто марок...

Иранский крез поднял свою карточку над головою и что-то негромко сказан. Аукционер понял его моментально:

- Названа цена в двадцать одну тысячу, дамы и господа...

- Двадцать две, - сказан один из скромных, тихих американцев в штатском с явно военной выправкой.

- Итак, двадцать две тысячи - раз, двадцать две тысячи - два" двадцать две тысячи...

- Двадцать три тысячи, - негромко бросил иранец.

И тут раздался телефонный звонок.

Девушка в формочке выслушала, что ей говорили, протянула трубку аукционеру, тот заулыбался трубке, словно лучшему юмористу, начал кивать головой и делать какие-то заговорщические знаки залу.

- Дамы и господа, - возвестил он, отложив трубку, - в наше состязание за уникальный ковер вошел большой знаток искусства из-за границы. Он предлагает свою цену: тридцать тысяч марок. Шум прокатился по залу, потом стало совсем тихо.

- Тридцать одна, - сказал иранец, и я заметил, как лицо его начало медленно бледнеть.

- Тридцать две, - ответил аукционер, выслушав того, кто говорил с ним по телефону.

- Тридцать три.

- Нет, ваш оппонент не согласен, он назначает тридцать пять.

- Тридцать шесть, - ответил иранец.

- Тридцать шесть - раз, - начал было возглашать аукционер, но потом спохватился, приник к трубке, откашлялся: - Сорок тысяч...

- Сорок одна, - так же монотонно, негромко, хотя несколько хрипловато, ответствовал иранец.

В зале было слышно, как жужжала муха где-то под потолком; жужжание исчезаю, когда вырывался вздох - после объявления новой цены.

На пятидесяти тысячах иранец сдался.

Через час после того, как я вернулся в Бюро, раздался звонок.

- Ну как?! - спросил барон. - Хороший спектакль я им устроил?!

- Это было зрелище, - согласился я, - настоящее зрелище!

- Через пару недель ковер прибудет ко мне, - сказал барон. - Было бы хорошо, если б ты приехал посмотреть воочию... Тем более, что у меня возникла одна любопытная идея - как раз накануне Олимпиады. Надо бы обсудить сообща.

4

Через две недели я был у барона.

Уезжал я от него с письмом, которое не могу не привести здесь. (Оно было опубликовано в "Комсомольской правде" накануне открытия Олимпиады.)

"В Министерство культуры СССР.

В течение многих уже лет я собираю коллекцию русской живописи, скульптуры Лансере и Удона, предметы старины, иконы; приобрел наиболее ценные книги, картины и гравюры из всемирно известной библиотеки Дягилева и Сергея Лифаря.

Семья моя, как по линии отцовской, так и по материнской, оставила по себе память в истории нашей Родины: дядя мой, Федор (Фридрих) Эдуардович Фальц-Фейн, ученый-зоолог, был создателем всемирно известного заповедника Аскания-Нова, о чем теперь упомянуто в Большой Советской Энциклопедии.

Мои прадеды по материнской линии - адмиралы Епанчины - принимали участие в победоносном морском сражении при Наварине; дедушка, генерал Епанчин участник освободительного похода русской армии в Болгарии.