Лицом к лицу

Я сразу же ушел из дому; собралась наша партгруппа, обсудили положение, и было принято решение: переходить границу в Бельгию, а оттуда пробираться в Испанию, чтобы воевать против фашистов в рядах немецких коммунистов. Мы написали воззвание к товарищам: "Помогайте республиканцам!" Это была моя последняя партийная работа в Гамбурге: в полночь 31 декабря 1936 года я пришел в Антверпен, на квартиру, где меня ждали друзья. Потом уехал в Брюссель, в центр нашей эмиграции. Секретарь партии по кадрам попросил написать биографию. Я написал. Началась проверка - опять-таки всплыл "выход" из партии, у меня нет секретов от товарищей, я изложил все. Проверка длилась год. Я получал пособие по безработице: 50 пфеннигов в день. С трудом хватало на хлеб. Выручила страсть, развившаяся в тюрьме еще в тридцать первом году, - рисование. Я начал подрабатывать как оформитель. Занятно: если у нас, у немцев, прежде всего требуют "документ на профессию", то в Бельгии бумага мало что значит, там смотрят, умеешь ли. Я умел. За год я скопил денег, пришел в наш эмигрантский центр и сказал: "Либо вы меня признаете политическим эмигрантом и дадите партийную работу, без которой я не у м е ю жить, либо я на свои деньги буду пробираться в Испанию". Меня наконец признали политическим эмигрантом, поручили пропаганду среди шахтеров в Буринаже. Задание: собрать деньги для нелегальной борьбы в рейхе. Работал я под псевдонимами Жерар и Террет, как член Бельгийской компартии. В 1938 году, когда оппозиция разрушила в Антверпене филиал "Красной помощи", меня переправили туда: срочно воссоздать организацию. Легально я работал столяром - строил лодки, наладил работу театра для эмигрантов, подружился с Эрнстом Бушем, ставил Брехта, декламировал Гейне; "Красную помощь" удалось воссоздать. Когда фашисты напали на Бельгию, нас отправили во Францию, в лагерь "Гольф де Лион". Были мы там не одни, а вместе с испанскими республиканцами, итальянскими коммунистами, немцами из батальона Тельмана. Вызывал барон Эннеси, хозяин коньячной фирмы: "Я представляю секретную службу Виши, если согласишься служить нам - выпустим". Я отказался. Тогда он, двухметровый верзила, схватил меня за воротник, начал душить... Всякое бывало... А потом - транспорт в Германию. И снова я в Гамбурге, в тюрьме Фульцбутель. Год в одиночку, каждый день допросы: "Ты - французский и бельгийский шпион, коммунист и изменник родины!" Пытал меня гестаповец Тэге.

(В 1947 году товарищ Альберт встретил его в трамвае в Гамбурге, д о в е л до дома, заявил в полицию. Его спросили: "Он кого-нибудь убил при вас?" "Нет, но он меня пытал". - "Ну, это еще надо доказать". Так Тэге и остался на свободе, этот гестаповский изувер. - Ю.С.)

В 1941 году меня отвезли в Берлин, состоялся "суд", дали пять лет тюрьмы и пять лет лишения прав. Заключили в одиночку. Сидел в темноте, в гробовой тишине 24 месяца, пока не начались бомбежки. Меня тогда перевели под крышу, на четвертый этаж: если попадут зажигалки, сгорю заживо, ведь охранники во время бомбежек убегали в подвал. Здание тюрьмы ходило ходуном, грохот, разрывы бомб... Ждали, что я попрошу снисхождения. Не дождались. Тогда пришел нацист: "Вступи в СС - выпустим". Я ответил ему то, что надлежало отвечать. Меня направили к уголовникам, в мастерские, где делали бетонные ограждения для концлагерей. Били с утра и до ночи; повредили позвоночник, нагружая меня, как животное, бетонными плитами весом чуть ли не в сто килограммов... А потом перевели в Саксонию, в Вальдхайм, на обувную фабрику, переоборудованную в оружейный завод. Содержались там не только немцы, но и французы, итальянцы, бельгийцы. Нужен был переводчик. Я был единственным, кто знал французский язык. Это дало мне возможность наладить контакты с товарищами. Мы начали диверсионную работу: много самолетов Геринга, которым мы поставляли детали, разбилось, не донеся до мирных городов свой смертоносный груз.

Однажды половина наших не смогла подняться: дали гнилую еду, массовое отравление. Эсэсовец закричал: "Лентяи! Саботажники! Табак жрете, чтобы заболеть?" У меня перед глазами встали лица друзей, запавшие глаза, выпирающие ключицы, руки-плети. Я ослеп от ярости, бросился на нациста...