Лицом к лицу

— Так можно говорить, никогда в их руках не побывав.

— Прекрасно, согласен. Это было, вероятно, куда страшнее физически. Но ведь вы не станете спорить, что — пусть и не совсем в библейском смысле, — не хлебом единым жив человек.

— Не хлебом единым — но и без хлеба тоже нет, — он подносит часы на уровень глаз: близорукость. Элегантный мужчина. Советник посольства. — Я думаю, время обедать, — он поглядывает на меня.

— Я… впрочем, спасибо, — вряд ли отказ прозвучал бы искреннее.

Он рассчитал, как по расписанию — в дверь стучат, как будто подслушав его слова.

— Пройдемте в другую комнату. Обед на столе, — говорит, входя в кабинет, жена Баницы.

2. Наблюдения Илоны

Я уже его знаю. Лучше, чем он думает. Пишта говорил мне о нем, но это не все. Запах его пальто… Для меня важен запах пальто. Это у меня еще с детства. Дома я любила дамские шиншиллы и мужские бобровые воротники. Любила угадывать, кому принадлежат эти пальто, характер тех, кто их носит. Потом по запаху пальто парней я могла угадать, что каждый из них делал до прихода ко мне, какая девушка им нравилась, как и где они жили… Я просто чувствовала все это — по запаху одеколона, лука, кофе. И я знала, что такой парень делал за три дня до нашей встречи, любил ли он ее, а она его…

Это сегодняшнее пальто только что вышло из шкафа, да, из шкафа в затхлой комнатушке, пахнущей сном и стряпней. Нафталиновые шарики и пыль. Несколько мужчин, ни одной женщины. Запах хлора — от его телогрейки, недавно стиранной. Это не его пальто…

Завтрак они съели весь, до последнего кусочка. Наверное, было слишком мало. Как это похоже на Нуси. Я беру поднос, иду на кухню. Аннушка сидит на табурете, руки сложены на коленях. Я не бранюсь, теперь это не принято, особенно в моем доме. Она прекрасно работает, ну и отлично. Я всегда хорошо с ней обращаюсь; другие могут позавидовать её месту. Хорошее обращение с прислугой меня тоже успокаивает.

— Аннушка, дорогая. — Она сразу же поднимается, когда я с ней говорю, как ее научила старшая сестра, Юлишка, та, что была кухаркой у папы. — Наш гость остается на обед, Аннушка.

— Слушаю, сударыня. Что подать?

— То, что у нас на сегодня. Что-нибудь легкое, как для товарища Баницы, но побольше.

— Грибной суп, на второе — телячье рагу.

— Хорошо. Продуктов достаточно?

— Да.

— Минуточку, дорогая. Дай подумать… Приготовь в два раза больше, чем обычно для нас четверых. — Аннушка привыкла, что у нас нет отдельного стола для прислуги, когда мы едим втроем, я всегда заказываю на четверых. Очень неглупая деревенская девушка, она знает, что к чему. Где еще они могут получать такую еду в наши дни, после войны?

— Кажется, столько у нас не будет… Это значит, обед на восемь персон…

— Вышли шофера за покупками, пошли Гезу. На него можно положиться, он знает, где покупать. Но пусть он поторапливается, телятина бывает редко даже в посольских магазинах. Советник — Аннушка зовет его «сударь», хотя Пишта очень этого не любит, но говорить «товарищ» для нее было бы слишком трудно, — советник, как ты знаешь, Аннушка, ест только белое мясо.

— Да, сударыня. На сколько кувертов накрыть стол?

— На четыре, как я сказала.

Аннушка глядит на меня в замешательстве. Я ничего не объясняю, просто улыбаюсь. Она сразу же догадывается.

Даже слишком. На ее лице гримаска. Эти деревенские свысока смотрят на бедноту, на голодных. Этого я не люблю. Если уж я кого-нибудь приглашаю к своему столу, то критиковать его не позволяю. Говорю более суровым тоном:

— За дело.

Нуси вынимает из кухонного стола список продуктов. Пока все в порядке.

Иду к Ричи. Он слоняется по комнате в ожидании репетитора. Для него не очень хорошо пропускать школу, но такова жизнь дипломатов. Невозможно согласовать со школьным распорядком.

Ричи поднимает глаза, молчит — ждет, что будет.

— На обеде будет гость. Веди себя прилично.

— Благодарю за поучения.

Нахал. Как все подростки.

— Пожалуйста. — Надо отплачивать той же монетой. Ему было бы несравненно полезнее в школе со строгой дисциплиной, с учителями, с другими ребятами.

— По-твоему, мне нужны твои нравоучения? — спрашивает он обиженно.

— К сожалению, очень нужны.

Я делаю беглый осмотр комнаты, поправляю подушку на кровати. Чернильница стоит на самом краю стола, отодвигаю ее подальше. Кладу на полку линейку, которой он обычно опрокидывает чернильницу. Стоит дать ему дополнительные объяснения, и я говорю:

— Наш гость — старый партийный товарищ. Он вышел из тюрьмы. Сам понимаешь, что нужно быть очень вежливым.

— Он знал папу?

— Нет, не знал.

— А из какого он лагеря?

— Понятия не имею. Они сидят в кабинете. В молодости они очень дружили. Это очень важный товарищ… я хочу сказать… Во всяком случае, прошу тебя, Ричи…

— Будь спокойна, мама, — говорит он с насмешкой, — я не посрамлю имени Тренда, имени Баницы и даже — кривит губы — имени госпожи Баница, урожденной Илоны. Это тебя удовлетворяет?

— Положим.

— Тогда, если не возражаешь… Мне нужно заняться геометрией.