Лицом к лицу

В четырнадцатом году, еще не достигнув призывного возраста, как неквалифицированный рабочий, он попал в запасный дивизион в город Лугу и оттуда на фронт, в Галицию.

В артиллерию брали молодых, коренастых и сильных парней. Потери в артиллерии были меньше, и люди больше привыкали друг к другу. Когда были снаряды, артиллеристы — опытные кадровые командиры и солдаты — действовали как на ученьях, и в артиллерии дольше сохранилась уверенность в том, что, как только появятся снаряды и патроны в достаточном количестве, придет и победа. Пехота, измельчавшая, серая, промоченная дождями и окопной сыростью, вечно меняющая состав, катилась мимо крепких артиллерийских частей, как волна обтекает глинистый мыс.

На какой-то срок Алексей поддался настроениям первого года войны. Думал о победе. Надрывался, извлекая руками пушки из грязи и болот во время походов. Враг шел на его родину, и он сражался за нее, за ее право жить и разрешать свои дела без чужого вмешательства, как сражались его предки, новгородские и псковские воины Александра Невского, соратники Минина, солдаты Кутузова и Багратиона. Но не было порядка, не было снарядов, не было и победы.

И вот тогда встретился Алексею только что кончивший школу прапорщик Борисов.

Он объяснил Алексею, почему нет снарядов, почему во главе армии и правительства не те люди, почему терпит все это страна.

Воспитанный в традициях 1905 года, ущемленный неудачами войны, Борисов толковал события с той бесцеремонной непосредственностью, с какой тысячи радикально настроенных интеллигентов, разбросанных по армии, стихийно подкапывались под самодержавный строй.

Он уверил Алексея в том, что так будет не всегда, что есть люди, которые хлопочут об этом. Алексей вспомнил листовки на заводе и пожалел, что упустил случай узнать об этом побольше.

Еще больше рассказывал Борисов о книгах. Об этом он мог говорить целыми ночами. Алексей раскрыл ему свою тайну, как он искал книги о хорошей жизни, и ему не было стыдно, когда Борисов тихо посмеивался над его детскими заблуждениями. Он растолковал Алексею значение книг для человечества, этих сундуков, хранителей и передатчиков человеческой мудрости и опыта.

Для Алексея многое в его речах было открытием. Борисов давал Алексею книги по своему выбору и на стоянках, в мокрых лесах Полесья, занимался с ним и его товарищами арифметикой, физикой и русским языком. Когда пришел Февраль, большевики сказали солдату-батарейцу всю правду, и перед нею сразу побледнели и учебники, и рассказы Борисова.

Но у начала этого нового пути стояла в памяти Алексея складная фигура внешне спокойного человека, у которого он многому научился. Алексей не был избалован добрыми встречами. Сам Борисов и не подозревал, какое видное место занял он в жизни Алексея Черных.

Глава VI ДОМ НА КРЮКОВОМ КАНАЛЕ

Шестиэтажный дом на Крюковом канале в зимнем солнце казался выставкой шлифованных плит розоватого гранита, мрамора, керамики, начищенной меди и зеркальных стекол во всю ширь декадентских окон.

Он был построен всего за три года до войны и получил одну из премий городской думы домовладельцам, чьи здания, по мнению отцов города, украшали столицу.

Студенты Института гражданских инженеров приводили сюда младших товарищей, чтобы показать им образец эклектической безвкусицы, с каким может спорить только дом богача Вавельберга на Невском, где архитектор приспособил черты фасада Палаццо дожей для удобства банковских фирм и фешенебельных магазинов. Может быть, эта критика была вызвана какой-нибудь фразой институтского метра, порожденной завистью к преуспевающему коллеге-практику. Как бы то ни было, создатель этого дома не считал его сооружение ошибкой. На одной из колонн он эффектно изогнул ромбовидную медную доску с указанием своего имени, отчества и фамилии.

Быть может, этот архитектор, строя доходный дом в эпоху развивающегося российского капитализма, не в силах был забыть величественные образцы дворцового и церковного зодчества и, не находя выхода своим творческим запросам, обратился к художественной контрабанде. Дом уходил ввысь гранитной стеной, украшенной балконами, несимметрично расположенными псевдоколоннами и окнами, декадентски раздавшимися вширь и оттого потерявшими свое устремление к небу, но увенчивался классическим треугольником, напоминавшим порталы старинных соборов Руана и Амьена. Парадный ход оформлением своим доходил до окон третьего этажа. Веером расходились здесь разноцветные стекла, бронзовые жгуты паучьими лапами убегали в крашеную жестяную листву. Зеленью ущелья отдавали как бы выцветшие от влаги изразцы входа, а вестибюль белизной плит оттенял готическую темную глубину потолка, к которому легкомысленно тянулись хрупкие, схваченные серебряными кольцами колонны. Лестница мягкими поворотами обходила лифт, и дорожки алого бархата с белой оторочкой показывали путь к квартире хозяина.

Если сойти с асфальтовой ленты, отгородившей дом от булыжной улицы, и отсюда взглянуть на фасад, можно легко заметить, какое внимание уделено было отделке бельэтажа.