Лицом к победе

Ты, что хлеб свой любовно
выращивал,
Пел, рыбачил, глядел на зарю.
Голосами седых твоих пращуров
Я, Россия, с тобой говорю.

Для того ль новосел заколачивал

В первый сруб на Москве первый
гвоздь,
Для того ль астраханцам
не плачивал
Дани гордый владимирский гость;

Для того ль окрест города хитрые

Выводились заслоны да рвы
И палили мы пеплбм Димитрия
На четыре заставы Москвы;

Для того ль Ермаковы охотники

Белку били дробинкою в глаз;
Для того ль пугачевские сотники
Смердам чли Государев Указ;

Для того ли, незнамы-неведомы,

Мы в холодных могилах лежим,
Для того ли тягались со шведами
Ветераны петровских дружин;

Для того ли в годину суровую,

Как пришел на Москву Бонапарт,
Попалили людишки дворовые
Огоньком его воинский фарт;

Для того ль стыла изморозь

хрусткая
У пяти декабристов на лбу;
Для того ль мы из бед землю
Русскую
На своем вывозили горбу;

Для того ль сеял дождик

холодненький.
Точно слезы родимой земли,
На этап бритолобых колодников,
Что по горькой Владимирке шли;

Для того ли под ленинским

знаменем
Неусыпным тяжелым трудом
Перестроили мы в белокаменный
Наш когда-то бревенчатый дом;

И от ярого натиска вражьего

Отстояли его для того ль,—
Чтоб теперь истлевать тебе
заживо
В самой горькой из горьких
неволь.

Чтоб, тараща глаза оловянные,

Муштровала ребят немчура,
Чтобы ты позабыл, что славянами
Мы с тобой назывались вчера.

Бейся ж так, чтоб пришельцы

поганые
К нам ходить заказали другим.
Неприятелям на поругание
Не давай наших честных могил!

Оглянись на леса и на пажити,

Выдвигаясь с винтовкою в бой;
Все, что кровным трудом нашим
нажито,
За твоею спиной, за тобой!

Чтоб добру тому не быть

растащену.
Чтоб отчизне цвести и сиять.
Голосами седых твоих пращуров
Я велю тебе насмерть стоять!

ДМИТРИЙ КОВАЛЕВ

ПОТЕРИ

Они сошли в Полярном, в полдень,
с бота.
Как уцелел он, как дошел сюда?
Что там теперь? Туда ушла пехота.
Слыхать, бомбили по пути суда.
На всех шинели, ржавые от крови,
Пожухли, коробом стоят.
И только взгляды скорбь потерь
откроют,
Но, как позор свой, ужас затаят.
От всей заставы пятеро осталось.
И не сознанье подвига — вина.
В глазах — тысячелетняя
усталость…
А только, только началась война.

А ДУМАЛ Я…

Матери Екатерине Ивановне

А думал я,

Что как увижу мать —

Так упаду к ногам ее…

Но вот.

Где жжет роса, в ботве стою

опять.

Вязанку хвороста межой она несет.

Такая старая, невзрачная на вид,

Меня еще не замечая, вслух,

Сама с собой о чем-то говорит…

Окликнуть? Нет, так испугаю вдруг.

Но вот — сама заметила уже,

Забыв и ношу бросить на меже,

Не видя ничего перед собой,

Летит ко мне:

— Ах боже, гость какой!

А я, как сердце чуяло, в лесу

Еще с утра спешила все домой.

— Давай, мамуся,

хворост поднесу!—

И мать заплакала, шепча:

— Сыночек мой… —

С охапкой невесомою в руках

Близ почерневших пятнами бобов

Расспрашиваю я… о пустяках:

— Есть ли орехи?

Много ли грибов?..—

А думал, там, в пристрелянных

снегах,

Что, если жив останусь и приду,—

Слез не стыдясь,

При людях, на виду,

На улице пред нею упаду.

ПАВЕЛ КОГАН [3] ИЗ НЕДОПИСАННОЙ ГЛАВЫ