Литума в Андах

Те, кого вызвали на допрос, старались умалить свою ответственность единственно возможным способом – расписывая вину других; таким образом прапорщик смог в общих чертах восстановить, как проходило судилище, и уже на следующий день пятеро мужчин и четыре женщины, ответственные за базу поддержки, были взяты под стражу в административном центре.

В полдень прапорщик собрал всех жителей Андамарки на площади – там на месте казни еще копошились грифы – и произнес речь. Не все хорошо понимали быстрый разговорный испанский язык побережья, на котором говорил прапорщик, но даже те, кто почти ничего не разобрал, без труда догадались, что он их отчитывает. За сотрудничество с террористами, за участие в этой пародии на суд, за то, что они были исполнителями позорной и преступной казни.

«Всю Андамарку следует судить и подвергнуть суровому наказанию», – повторил он несколько раз. Затем спокойно, но без всякого сочувствия выслушал невнятные и путаные оправдания жителей: дескать, все было не так, никто ни в чем не виноват, все случившееся – дело рук террористов. Они нас принуждали: приставляли автоматы и пистолеты к виску, говорили, что отрубят детям головы, как свиньям, если мы не будем бить осужденных камнями. Жители противоречили друг другу, спорили и в конце концов стали осыпать друг друга бранью. Прапорщик смотрел на них с жалостью.

Отряд целые сутки оставался в Андамарке. Вечером и ночью полицейские переписывали и конфисковывали имущество – ценные бумаги, украшения, кошельки и завернутые в бумагу деньги, которые они находили под матрасами, в двойном дне баулов и шкафов. Но никто из жителей не решался пожаловаться прапорщику, что их обобрали дочиста.

На следующее утро, когда отряд готовился покинуть деревню, захватив с собой арестованных, дон Медардо Льянтак на глазах всей деревни поспорил с офицером. Он требовал, чтобы несколько полицейских остались в Андамарке. Но прапорщик имел приказ вернуться в столицу провинции в полном составе. Жители сами должны позаботиться о своей защите, нести караульную службу.

– Но у нас нет оружия, прапорщик! – надрывался Медардо Льянтак. – Мы, значит, будем с палками, а они с винтовками? Так нам прикажете защищаться?

Прапорщик ответил, что переговорит со своим начальством. Попробует убедить его снова открыть здесь полицейский пост, закрытый примерно год назад. А затем отряд ушел, уводя с собой связанных в цепочку арестованных.

Спустя некоторое время родственники задержанных отрядом андамаркинцев добрались до Пукио, но власти не могли даже приблизительно ответить на их вопросы. Ни в одном полицейском участке не было никаких сведений о группе арестованных из Андамарки. Что же касается молодого прапорщика по прозвищу Грабли, он, по-видимому, получил новое назначение, поскольку в Пукио такого не было и никто из офицеров его не знал. Вот тогда-то дон Медардо Льянтак с женой исчезли из деревни, не сказав, куда направляются, ни своим детям, ни матери дона Медардо Льянтака.

* * *

– Я знаю, что ты уже проснулся и тебе до смерти хочется продолжить свой рассказ. Ладно, Томасито, я тебя слушаю.

Грузовик добрался до Уануко уже вечером, спустя двадцать часов после того, как выехал из Тинго-Марии. Два раза у него лопались камеры на размытой дождями дороге, и Томас спускался из кузова помочь шоферу. На подъезде к Акамайо, у шлагбаума, Томас и Мерседес, притаившись за мешками с фруктами, слышали, как полицейский спросил шофера, сколько пассажиров он везет, и тот ответил: «Ни одного». Они останавливались еще два раза – позавтракать и пообедать в придорожных закусочных. Томас и Мерседес выходили вместе с водителем, но не обменивались с ним ни словом. Он высадил их перед Центральным рынком.

– Я поблагодарил его за то, что он не выдал нас на контрольном пункте у Акамайо, – сказал Томас. – Кажется, он поверил, что мы скрываемся от ревнивого мужа.

– Если вы скрываетесь от кого-нибудь, то не задерживайтесь здесь, – посоветовал шофер, – Всю коку из сельвы везут этой дорогой, поэтому в городе полно сыщиков, ищут наркотики.

Он махнул на прощанье рукой и уехал. Уже стемнело, но огни на улицах еще не зажигались. Многие закусочные на рынке были закрыты, в остальных посетители ели при свете свечей. Пахло растительным маслом, жареным мясом и картофелем, лошадиным навозом.

– Я чувствую себя вконец разбитой, – сказала Мерседес. – Будто у меня все кости переломаны. К тому же затекли руки и ноги. А главное – я умираю от голода.

Она зевала и зябко потирала руки. Ее цветастое платье было испачкано грязью.

– Поищем, где можно отоспаться, – откликнулся на ее слова Карреньо. – Я тоже валюсь с ног от усталости.

– Ну и хитрец, здорово придумал, – восхищенно протянул Литума. – Отоспаться – переспать, а, Томасито?