Литума в Андах

Они молча курили. У Литумы от нетерпения начало зудеть тело. Дионисио все разнюхал, все выведал. Сейчас он тоже узнает правду. Узнает наконец, что сделали с похищенными. Безусловно, что-то ужасное. Кто их похитил? И почему? А этот пьянчужка-перевертыш, вне всякого сомнения, был сообщником. День между тем разгорался. Приятная теплота сменила утреннюю свежесть. Воздух, удивительно прозрачный, позволял рассмотреть далеко внизу мельтешащие фигурки пеонов.

– Я хотел бы узнать, что с ними произошло. И был бы очень вам благодарен, если бы вы рассказали об этом. Рассказали все. Без утайки. Это дело не дает мне покоя. И по какой причине Медардо Льянтак взял имя Деметрио Чанка.

– Он сменил имя потому, что скрывался от терруков. А может быть, и от полиции. В Наккосе, он думал, до него никто не доберется. Говорят, как бригадир он был большой зануда.

– Значит, его убили, и тут уже ничего не попишешь. Они все погибли, да? Их убили терруки? В поселке много сендеристов?

Дионисио сидел, опустив голову и все еще водил прутиком по земле. Литума смотрел на седой клок, резко выделявшийся среди темных спутанных волос. Ему вспомнилась попойка в переполненном погребке в День Отечества. Дионисио, кругленький, как виноградина, с дурным блеском в глазах, призывал своих посетителей танцевать, мужчину с мужчиной – любимое его занятие, которому он предавался каждой ночью. Он переходил от столика к столику, приплясывал, подпрыгивал, изображал медведя и вдруг неожиданно спустил брюки. Литума снова услышал смех доньи Адрианы, хохот пеонов и снова увидел дебелые лоснящиеся ягодицы хозяина погребка. Как и той ночью, горло стиснул спазм отвращения. Интересно, какие мерзости творились в погребке после того, как они с Томасито ушли оттуда? Голова с седой прядью кивнула, прут оторвался от земли, описал в воздухе полукруг и застыл, указывая на вход в шахту.

– Они здесь? В этой штольне? Все три трупа?

Дионисио ничего не ответил. Пухлая рука опустилась и снова принялась чертить на земле узоры, на этот раз с явным раздражением.

– Я бы вам не советовал лезть туда искать их, – ответил он наконец, и Литуме в его любезном предупреждении послышался какой-то подвох. – Эти штольни и штреки держатся только чудом. Один неосторожный шаг – и все обвалится. А кроме того, там полно газа. Но трупы, конечно, где-то в этих лабиринтах, если их еще не сожрали муки. Вы знаете, кто это? Это шахтные черти, они мстят людям, которые из-за своей жадности тревожат и разрушают горы. Они убивают горняков. Пожалуй, будет лучше, если я вам больше ничего не скажу, господин капрал. Если вы будете знать лишнее, вам крышка. Не проживете и часу. Я собирался рассказать все за деньги, хотя и знал, что этим толкаю вас в могилу. Нам нужны деньги, чтобы убраться отсюда. Вы ведь уже догадались. Они могут нагрянуть в любую минуту. После вас и вашего помощника мы с женой стоим следующие в их списке. А может быть, и первые. Они же ненавидят не только полицейских ищеек. Ненавидят и тех, кто пьет и распутничает. И тех, кто спаивает и вовлекает в распутство, и вообще всех, кто предается веселью, несмотря на тяготы жизни. Так что мы тоже обречены, нас тоже забьют камнями. Надо уезжать. Но где взять деньги? А вам повезло, что вы не узнали тайну и вам не придется за нее расплачиваться. Это спасло вам жизнь, господин капрал!

Литума раздавил каблуком окурок. Похоже, так оно и есть: он до сих пор жив, потому что ничего не знает. Он попробовал представить себе изуродованные, разбитые тела в глубине сырых штреков и забоев, в вечном мраке, насыщенном сернистым газом, пропитанном вонью взрывчатки. Стало быть, донья Адриана говорила правду. Но не исключено, что их убили из-за каких-то суеверий. Сендеристы не кидают людей в шахты, они выставляют трупы на всеобщее обозрение. Как бы то ни было, хозяину погребка доподлинно известно, что именно произошло. Кто же все-таки мог сделать это? А что, если сунуть ему в рот «смит-вессон»: раскалывайся или отправишься к ним на дно штольни. Лейтенант Сильва,[24] там, в Таларе, тот, наверное, так бы и сделал. Литума рассмеялся.

– Вспомнили шутку, господин капрал?

– Да нет, просто нервы шалят, – объяснил Литума. – Вспомните-ка одного из этих троих, Педрито Тиноко. Я хорошо знал его. Он помогал мне обустроить пост и жил с нами с тех самых пор, как мой помощник привел его в Наккос. Такой человек, как он, никому не мог навредить.

Он поднялся, сделал, разминаясь, несколько шагов, глубоко вздохнул, посмотрел вокруг. И, как нередко с ним тут бывало, ощутил давящую тяжесть горного массива и густо-синего неба. Все здесь было вздыблено, напряжено, все устремлялось вверх. Всеми клетками он почувствовал тоску по открытым горизонтам бескрайних равнин Пьюры с разбросанными тут и там живописными группами рожковых деревьев, стадами коз и россыпями белого песка. Что ты здесь делаешь, Литума? И опять, в который уже раз за эти месяцы, его охватило предчувствие, что живым из Наккоса ему не уйти. Видно, тоже кончит в каком-нибудь забое, как эти трое.