Литума в Андах

– Эта бомба была для нас с тобой, для нас! Какой еще чиновник из префектуры? Чушь собачья! Нас выследили! Они и не думали никого предупреждать, они готовили убийство, пока мы с тобой отплясывали в «Уголке воспоминаний». Теперь ты доволен, псих несчастный?

Голос у нее дрожал и прерывался, она так стиснула руки, что пальцы побелели, и Карреньо пришлось силой разъединять их: он испугался, что она причинит себе вред. Он никак не мог ее успокоить, она совсем потеряла голову: плакала навзрыд, кричала, что не хочет умирать, осыпала его бранью, бросалась на кровать и билась в истерике.

– Я думал, с ней случится что-то ужасное – хватит удар или того хуже, – сказал Томас. – Я-то ничего не боялся, но видеть ее такой не мог и совсем растерялся, не знал, как ее утешить, что сказать, что пообещать, чтобы она только перестала плакать. Все мои слова, объяснения, клятвы – все было ни к чему.

– И что же ты сделал? – спросил Литума.

Он пошел в уборную, достал спрятанный сверток с долларами и, присев на край кровати, стал уговаривать Мерседес взять их. Целовал ее глаза, гладил волосы, губами расправлял морщинки на лбу.

– Они твои, любовь моя, останешься ты со мной или бросишь меня – они твои. Я тебе их дарю. Сохрани их, спрячь получше, чтобы даже я не знал, где они лежат. Ты почувствуешь себя уверенней, спокойно будешь ждать, пока я смогу поговорить с крестным, тебе не будет казаться, что земля уходит из-под ног. Так ты не будешь привязанной ко мне и, если захочешь, сможешь уйти. Не плачь же, прошу тебя.

– Ты это сделал, Томасито? Ты подарил ей все свои доллары?

– Зато она перестала плакать, господин капрал.

– Это же еще хуже, чем убить Борова за то, что он ее бил, – подпрыгнул на своей раскладушке Литума. – Дерьмо ты, Карреньо, вот что!

VIII

– Так вас настиг уайко, но вы остались живы и здоровы? – Трактирщик похлопал Литуму по плечу. – Поздравляю, капрал!

В погребке царило похоронное настроение, один только Дионисио пребывал в прекрасном расположении духа. Зал был переполнен. Пеоны, разбившись на группы, со стаканами в руках, беспрерывно курили и говорили все сразу, их голоса сливались в какое-то пчелиное гудение. Вид у них был мрачный, а в глазах, как показалось Литуме, застыл животный страх. После разрушений, причиненных уайко, никто уже не мог надеяться на возобновление работ. Так что им, этим горцам, и впрямь было из-за чего прийти в отчаяние.

– Можно считать, я родился во второй раз там, наверху, – признался Литума. – Никому не пожелаю пройти через это. В ушах до сих пор стоит грохот этих камней, едрена мать, они неслись на меня отовсюду.

– А ну-ка, ребята, выпьем за капрала! – поднял рюмку Дионисио. – И поблагодарим наккосских апу: они спасли ему жизнь!

«А ведь эта жаба подкалывает меня», – подумал Литума. Но поднял рюмку, с улыбкой поблагодарил Дионисио и несколько раз кивнул пившим за него пеонам. Томас Карреньо, выходивший помочиться, вернулся в зал, потирая руки.

– Вы единственный, кто смог остаться в живых, угодив в уайко! – воскликнул он с тем же простодушным восхищением, с каким уже слушал раньше рассказ своего начальника. – Надо, чтобы о вас напечатали в газетах.

– Что правда, то правда, – сказал пеон с изрытым оспой лицом. – После истории с Касимиро Уаркаей здесь никогда больше не слышали ни о чем подобном. Попасть в уайко – и уцелеть!

– Касимиро Уаркая, Альбинос? – встрепенулся Литума. – Тот, что исчез? Тот, что выдавал себя за пиштако?

Альбинос пришел поздно, когда, как всегда по субботам, в погребке дым стоял коромыслом – все уже были сильно навеселе. Он тоже был под градусом. Взгляд его красноватых выпученных глаз, опушенных белесыми ресницами, приводил людей в смущение. Он, как обычно, возвестил о себе с порога пьяным задиристым голосом: «А вот и потрошитель – пиштако! Все слышали? А если, черт подери, не верите, я вам кое-что покажу». С этими словами он вынул из заднего кармана небольшой нож и, ухмыляясь, помахал им в воздухе. Потом, покачиваясь и паясничая, подошел к стойке, где донья Адриана и ее муж обслуживали посетителей, и, стукнув кулаком, потребовал чего-нибудь покрепче. В это мгновенье Литума понял, что произойдет дальше.

– Конечно, он, а кто же еще, – ответил тот, с оспой. – Вы разве не знали, что терруки его казнили, а он воскрес, как Иисус Христос?

– Нет, не знал, здесь я вообще узнаю обо всем последний, – вздохнул Литума. – Так его казнили, а он воскрес?

– Да нет, Пичинчо немного загибает, – вмешался в разговор смуглый пеон с волосами, как у дикобраза. – Я думаю, его казнили понарошку. Разве такое возможно, что в него выстрелили по-настоящему, а он потом встал как ни в чем не бывало, даже без раны?

– Я вижу, все тут знают назубок историю Касимиро Уаркаи, – вмешался Карреньо. – Так почему же, интересно, когда он исчез, все вы говорили нам, капралу и мне, что вам ничего о нем не известно?