Лю

Мы снова сели в «бентли», и под тихое урчание мотора покатили по Парижу к площади Сент-Катрин. Он отвез меня домой. Сегодня вечером у него «дело», объяснил он, «рабочий обед» с женой Арлетт («Арлетт бросил ее последний любовник Жан-Поль, и ядолжен ее утешить»), но он скоро даст знать о себе, добавил он с похотливой улыбкой, которая оживила его красное лицо, плохо заретушированное пудрой «Вечерние часы» марки «Герлен». Заднее сиденье машины было полностью погребено под горой мешков и пакетов с марками самых громких имен французской культуры — Нина Риччи и прочие, — а также многочисленных предметов, предназначенных для украшения моего частного отеля: парочка хрустальных ваз («Лаик»), сто шестьдесят томов «Плеяды» («Галлимар»), вещички из кожи («Герпес»)… За все это он как завсегдатай уборных имущих классов, понятное дело, не заплатил ничего — счет должен был быть отправлен, «as usual», казначею мэрии. Наш «бентли», доверху заваленный подарками, был похож на сани Деда Мороза перед Рождеством! И это двадцатого ноября… А мне еще должны были привезти кое-какую мебель!.. Я просто сгорала со стыда: эта кричащая роскошь была настоящим оскорблением растущему числу лиц без определенного места жительства, не считая бездомных. Только совсем простенькие лакированные туфельки радовали меня. Я их нашла на углу улиц Франсуа I и авеню Монтеня, в доме № 32: Кристиан Диор. Хороший адрес! Прямо напротив Нины Риччи. Заблудиться невозможно.

Мэр не-знаю-какого-города отчалил в сторону «Грийона» к своему ярму в лице депрессивной супруги под именем Арлетт. Я же, возвратившись домой, заказала по телефону в «Пиццерии без границ» пиццу «Четыре сезона». Я хорошо знала телефониста Ахмеда из «Пиццерии без границ». Это был мой старый товарищ из нашей банды… Но об этом я больше ничего не скажу. Четверть часа спустя, уплетая «Четыре сезона» и запивая их кокой, сидя по-прежнему в своем вечернем платье от Нины Риччи на деревянном ящике, я рассеянно слушала бесконечную литанию моих бесчисленных воздыхателей, заключенных в электронную камеру автоответчика: «Моя обожаемая малышка Лю, я…»

Осточертели! Это почти так же занудно, как «Ответь» Пьера Булеза [15].

Все, ложусь в кровать! Маленькая встряска! Сплю! Спокойной ночи, Дик!

~~~

В том, что он отрицал, не было ничего разумного…

Г. Э. Дебор «Общество спектакля»

30 ноября

Каждый раз, когда я, вскочив утром с кровати, смотрюсь в зеркало и вижу свою расчлененную рыжую челку, мне кажется, что меня здорово накололи. Она совершенно не в моем стиле. Такое впечатление, что я это не я и нас теперь двое. А это не жизнь — никогда не чувствовать себя в одиночестве.

Мне и ей, той, что в зеркале, нужно развестись. Пусть изменит имя и катится к черту! А что, если я отпущу волосы? Таким образом я покончу с ней, уничтожу эту нахалку! Кстати, разве я не выглядела лучше блондинкой? И к тому же из-за этой челки я теперь вижу только одним глазом, поскольку она закрывает второй. Она и в самом деле пострижена по крутой диагонали, так что верхняя половина моего лица совершенно закрыта…

— А что ты думаешь, Глуглу?

Глуглу наплевать. Она мирно плавает в своем аквариуме, который стоит на столе в салоне. Стол из плексигласа, с хромированными стальными ножками, работы РСС (Рональд Сесил Спорт)… Так вот, со вчерашнего дня мой частный отель преобразился: мне доставили мебель и перекрасили стены в синий Кляйна — кроме WC, из-за уважения к Кляйну. Это казначей мэрии мэра не-знаю-какого-города оплатил все работы. Он очень щедр со мной. Я с ним еще не знакома, но очень ценю то, что он для меня сделал, и хотела бы, чтобы он об этом узнал! Я сказала мэру, заехавшему ко мне после обеда посмотреть, как теперь выглядит моя квартира, что с удовольствием послала бы что-нибудь его казначею: небольшую записку с благодарностью, цветы… но мэр ответил, чтобы я себя не утруждала.