Лю Яо: Возрождение клана Фуяо

— Как небрежно, неужели Тан чжэньжэнь уже обо всем забыл? Твой круг багуа полон кровавых клятв, разве нет? Если ты смог создать один, сможешь создать и второй. Тогда не только демонический дракон, но и мы... Глава Янь и все остальные собрались здесь, чтобы обсудить текущее положение дел. Месяц назад Тан чжэньжэнь заключил с вами соглашение. Хань Юань давно мог бы сбежать, но он спокойно сидел здесь все это время, ожидая, когда господа примут решение. Не мог бы ты объяснить, как же действует эта кровавая клятва? — с улыбкой сказал Цзи Цяньли.

Тан Чжэнь тут же подавил все свои эмоции и застыл, словно деревянный.

— Или же ты хочешь пойти и лицом к лицу встретиться с Пожирающей душу лампой и тысячами заключенных в ней призраков? Демоны лишились своих сил, но не лишились навыков. Ты хочешь уничтожить это отродье или нет?

Вдруг, в разговор вмешался Бянь Сюй. Он спросил:

— Так как ты говоришь можно вернуть этот кровавый долг?

Его слова звучали бесцеремонно, почти требовательно. Вокруг тут же воцарилась тишина.

Цзи Цяньли немного помолчал и медленно произнес:

— Брат Бянь, погибшие не смогут вернуться к жизни. В противном случае, их души охватит безумие, а это нисколько не способствует самосовершенствованию. Ты должен это понимать.

Бянь Сюй вздрогнул и скривился, будто его ударили ножом.

Вдруг, стоявший на платформе Хань Юань рассмеялся и сказал:

— Можно заплатить жизнью за жизнь.

Услышав его речи, Тан Чжэнь прищурился и посмотрел на юношу.

— Хань Юань, заклинатель должен быть осторожен в своих словах и поступках. Сказанного обратно не вернешь. Если хочешь покинуть это место, ты должен хорошенько подумать об этом.

Но слова, сказанные Хань Юанем, не были искренними. Это была провокация ради сиюминутного удовольствия. Тан Чжэню не стоило предупреждать его об этом. Внутренний демон Хань Юаня постоянно страдал от «чужих манипуляций», и эти слова сильно ему не понравились. Спроси его сейчас Тан Чжэнь, и он действительно мог бы поклясться заплатить жизнью за жизнь!

Сердце Чэн Цяня забилось быстрее. Он не хотел ни в чем подозревать Тан Чжэня, но сейчас юноша чувствовал себя крайне странно.

— Ш-ш-ш, все в порядке. Смотри, — раздался поблизости голос Янь Чжэнмина.

Прежде, чем он успел договорить, Хань Юань начертил в воздухе печать кровавой клятвы. Он собирался было что-то сказать, но его выражение лица внезапно изменилось. Все его тело, казалось, застыло на месте, юноша открыл было рот, но не смог произнести ни звука.

Чэн Цянь сфокусировал изначальный дух в глазах и увидел, что тело Хань Юаня было окутано плотной водяной пленкой. Он сразу же вспомнил тот «амулет от воды», бусину, которую старший брат попросил его передать.

Конечно же, когда Хань Юань оказался заперт на руинах Массива десяти сторон, старший брат искренне пожелал, чтобы ветер и дождь каждый день падали ему на голову. С чего бы ему вдруг быть таким добряком и дарить ему «амулет от воды»?

Янь Чжэнмин тихо продолжил:

— Это бусина сможет уберечь его от клятв. Если подержишь ее у себя хотя бы час, три дня не сможешь давать никаких обещаний. Боюсь, теперь ему будет трудно нести чушь.

Эта странная и бесполезная вещица оказалась шедевром Ли Юня.

Янь Чжэнмин нахмурился и пробормотал себе под нос:

— Что случилось с Тан Чжэнем? Выпил не то лекарство3?

3 吃错药 (chī cuòyào) — выпить не то лекарство (обр. не в своём уме, рехнулся, белены объелся).

После недолгого перерыва Цзи Цяньли, наконец, воспользовался случаем и обратился к Бянь Сюю:

— Ваш зал Черной черепахи стоит на ледяных равнинах крайнего севера, это в ста восьми тысячах ли4 от Южных окраин. Конечно же, вам не о чем беспокоиться. Но кто мне скажет, собирается ли зал Черной черепахи разделить ответственность за хаос на Центральных равнинах?

4 十万八千里 (shíwàn bāqiān lǐ) — сто восемь тысяч ли (обр. в знач.: очень далеко).

С этими словами он поднял руку и указал на зависшую в воздухе серую тень. Почувствовав его силу, призрак так разволновался, что тут же подался вперед. Несколько стоявших поблизости заклинателей в спешке повскакивали со своих мест, желая во что бы то ни стало увернуться.

Этот старик с горы Белого тигра либо попросту не желал показывать всем свое настоящее лицо, либо был очень хитер.

Однако здесь не было никого, кто осмелился бы сказать ему об этом в лицо. Он все еще был одним из Четырех Святых.