Люба

— Федя, серьезно, я не знаю, что на меня нашло. Кризис среднего возраста, так я бы охарактеризовал психику пациента. Я ее создал — из образа молодой Любы, характера Любы. Но Люба безгрешна, а эта земная, понимаешь? Может, мне приземленности не хватало. Я не интеллигент, я вырос в ГУЛАГе, у меня мать алкоголичка. Мой отчим знал только водку и насилие. Он садист был, социопат. Для меня родной язык — матерный. Это я так подделываюсь под элиту. А Люба из элиты. У нее дворяне в крови. То, к чему я шел и чему учился, что воспитывал в себе, для нее органично. Мне до нее, как до солнца. Но я слишком честолюбив, наверно, мне просто надоело ощущать ее превосходство. Вот так, Федя. Вот что я понял путем самокопания. Обидно то, что тот образ, который, я создал, был далек от реальности. Все, что было у них общего, это внешнее сходство. Я грешным делом подумал, что это Александр Валерьевич согрешил где-то. Это в его стиле. Вот так, а она подлая оказалась. Мне говорили, что она не нравится коллективу, что ее недолюбливают, не хотят общаться с ней. Но я ее видел другой и верил себе. А она моим сыном пользовалась. Ты знаешь, меня это больше всего задело, что она его растоптала. Он ведь ее любил. Я знаю. Он мой сын. Ты знаешь, мне его чувства важнее моих. А теперь Люба его игнорирует, он переживает. И ее понять можно — мы ей в душу насрали, и его жалко. Он хороший парень, чувствительный, искренний. Он глубже, чем кажется, поверь мне, Федя.

— Да знаю я. Что ты Валеру передо мной защищаешь? Мы с ним в одной упряжке. Я ему бы жизнь доверил. А что касается Валентины, то она хищница. И даже будь ты стар и некрасив, она бы все равно тебя соблазнила. Ей нужны деньги и положение. Валера для нее расходный материал, для удовлетворения физиологии. Ты же понимаешь, что в твоем возрасте тяжело удовлетворить двух женщин и работать так, как ты работаешь. Я тебя понял, Саша. Она к тебе вернется, она любит тебя так, как никто. Не завидуй ей, радуйся, что она твоя. Завидовать я буду, хорошо?

Саша толкнул Федора в плечо. Тот ему ответил.

— Ну вот и пришли, сейчас поднимемся, поужинаем, чаю попьем. Наталье позвони, скажи, что у нас.

— Да, сейчас от вас с городского и позвоню.

Валера

— Отец, ты дома? Где все? — Валера вошел в квартиру и удивился тишине.

— Мать на работе, Марина ушла с Настей, Ваня спит, а Борька играет на компьютере. Странно что тихо? Мне тоже, но это факт. Ты рано. Сразу после работы домой?

— Да, хотел с тобой пообщаться.

— Давай на кухню, заодно и поешь.

— Давай. Кто сегодня готовил?

— Я. Хотел удивить мать, но ее вызвали.

— Теперь удивишь меня.

— Так о чем ты хотел поговорить?

— Папа, я хотел о маме, о тебе. Ты не говори, что это не мое дело, я вам не чужой, я переживаю, она стала другой, погасла, что ли. Она много курит, почти не ест. Дядя Коля и Федор пытаются ее подбодрить, пытаются разговаривать, но она закрыта. Она и со мной закрыта. Папа, что же мы наделали?

— Дай ей время. Посмотри, сколько ей пришлось пережить. Что с Мариной творится, уму непостижимо. Эта Надя, подружка, я не знаю, на какой помойке она ее нашла. В школу она не ходит, мы ходили к психологу, безрезультатно. Ты представляешь, что чувствует мать? Марина во всем винит ее. Я не понимаю, почему ее, не меня? Сережа ушел, он со мной вообще не разговаривает. Я даю Жене деньги на него, но она их тратит на себя. А ты сам как? Вот скажи мне честно, ты любил Валентину?

— Думаю, да. Она была единственной женщиной, с кем у меня были длительные, стабильные, регулярные отношения. Она мне говорила, что любит другого, но он ее якобы не удовлетворяет. Я не слушал, мне было хорошо с ней. Я даже не подозревал, что мой конкурент ты. Я не строил планов в отношении ее, но разрыв переживал. Отец, она приходила уже после всего, выставила меня идиотом, типа, я запасной вариант, сказала, что была о матери лучшего мнения, что не думала, что мать — тряпка. И все, ушла. Я почувствовал, будто меня в грязи искупали. С Мариной я пытался говорить, тоже безрезультатно. Сережа молчит, но ему плохо. Папа, я знаю его, мы с ним как братья. Я ходил к нему, просил вернуться жить к нам, уговаривал, умолял. Он не вернется. Мне казалось, что дело во мне, но теперь я думаю, что в Марине. Кстати, Сережа общается с мамой. Ты его отправил в институт онкологии на стажировку, он там, но к маме раз в неделю заходит. Папа, она с Сережей разговаривает, а со мной нет. Я не ревную, просто я люблю ее и не могу так. Но Сережка умный, он сильный и маме с ним легче.

— Это хорошо, я волнуюсь за него. А мама проследит, она не даст ему сбиться с пути. Ване не лучше. Терапия не дает никакого эффекта.

— Он умирает?