Люба, любовь и прочие неприятности (СИ)

Я положил руки куда велено. Корова теплая. Дёрнул. Видимо, неправильно — корова с ноги на ногу переступила, и я тут же вообразил, как она мне в лицо впечатывает копытом, вздрогнул. Потом снова дёрнул. С пятой попытки мне удалось выдавить из животного струйку молока. Ещё через минуты три я вошёл во вкус — прикольно! И корова вовсе меня убить не пытается, только оборачивается порой, смотрит на меня круглыми глазами, вздыхает печально, словно не понимая, что за незнакомый мужик её мучает и зачем.

— Я тоже не понимаю, — сказал я корове. — Ни хрена не понимаю.

И снова за сиську дёрнул. А ещё через пять минут у меня адски заболели руки, я тут же решил, что быть дояркой самый тяжкий труд на земле, а молоко едва дно закрыло, правда я не сразу научился в ведро струйкой попадать, так что его больше было бы. Я вылез из-за коровы.

— Там ещё много внутри, — переполошилась девочка.

Я подошёл к брату, который уже и смеяться не мог, только икал нервно, взял его за шкирку и усадил на стульчик.

— Инструкции помнишь?

— Я не буду…

— Отцу сейчас позвоню, останешься здесь же, в колхозе, только уже без единой карты.

Брат опечалился и за вымя взялся. Тоже не сразу выдавил, не сразу научился попадать в ведро… больше всего мне было жалко корову. Доили мы её, меняясь каждые десять минут больше часу, закончили ночью уже. Молока чуть больше половины ведра.

— Неправильно доили, — печалится малышка. — Зорька больше всех коров в деревне молока даёт. Ну, ничего, главное доена. Мы молоко в холодильник поставим, чтобы не скисло, а потом бабушка пусть сама думает.

Я тащу ведро, рядом понурый Славка, у одной лишь девочки остались силы болтать. Вот ведь, энерджайзер. В доме открыта дверь, в свете вижу фигуру, узнаю в ней Любку, даже без облегчения.

— Держи, — сказал я, и поставил рядом с ней ведро. — Молоко своё, и ребёнка. Я пошёл…

Сел в машину, снова обидно. Хоть слово могла ведь сказать! Сидим, а на весь салон пахнет коровой, молоком, и ещё немного — навозом.

Глава 23. Люба

Стою, на ведро смотрю, и ни одной дельной мысли в голове. В молочной белизне плавает утопленный мотылёк, немного пыли и берёзовый лист.

— Это что? — спросила я, чтобы хоть что-то сказать.

— Это молоко, — ответила дочка. — Он весь день нас спасал, а потом подоил Зорьку, чтобы не заболела.

— Сам подоил или заплатил кому-нибудь?

— Сам. Они с дядь Славой по очереди доили, так долго, что бабушка успела бы целое стало выдоить.

И хихикнула, моя девочка, спасибо детской психике, которая так легко вычёркивает негатив. У меня так не получится. Меня все ещё потряхивало, а теперь ещё и страшно, что Лёшка вернётся, не мог он просто так исчезнуть.

Молоко я перелила по банкам, процедив и выкинув несчастное насекомое. Получилось пять литров всего, но неважно… плевать по сути на молоко. А вот на то, что Хабаров сам корову подоил плюнуть никак не выходит. Всё так перевернулось, вывернулось наизнанку, а ещё — страшно. Хорошо, что у бабушки старый дом. На окнах ставни. Снаружи они крепятся к стене, а вот закрываются изнутри на запор. Так я и поступила — все закрыла. И дверь заперла.

— Ты чего, мам?

— Так спокойнее, — пожала плечами я.

Торопливо смыла с себя ужасный день в крошечной бабушкиной ванной. А я ещё жаловалась, что у меня дома воды горячей мало — бабушка вообще считала, что душ дома буржуйство и упорно ходила в баню. И нагреватель у неё — на тридцать литров. Давно я не мылась так быстро. Легли с дочкой, свет выключили. С закрытыми ставнями дома тьма буквально непроницаемая.

— Может свет на кухне включим? — шёпотом спросила дочка.

— Давай, — тоже шёпотом ответила я.

Теперь из коридора в комнату падала полоска света. И уснуть бы мне, устала просто невероятно, но никак. Прокручиваю в голове все события длинного дня и ужасаюсь. Чтобы я делала, если бы Хабаров не вмешался? Пытаюсь успокоиться — если бы не он, этого бы не случилось. А… а если бы случилось? И поле сгореть могло, и Лёшка приехать… так и ворочалась, то про бабушку думаю, то про Хабарова, то про Лешку, чтоб его. Зато когда уснула, не снилось ничего вообще.

Следующим днем, воскресным, а потому спокойным, меня вообще никто не трогал, хотя косились все, кому не лень. Сегодня хорошо, сегодня я могу спрятаться, а завтра и в полицию, и на работу, а там пересуды… Жесть, которую мне необходимо пройти. А пока не выпускаю из своих рук Маришкину ладошку, и пусть только попробует Лёша подойти — разорву его голыми руками. С такой мыслью я к маме и пошла.

— Как там бабушка?

— Хорошо. Ругается только, за Зорьку волнуется.

— Вчера её… подоили, а с утра я сама.

Доить корову не самое моё любимое занятие, но справилась. Я вообще не понимала, зачем корова нужна, когда хорошее молоко можно недорого купить от наших же колхозных коров и недорого. Но бабушке — виднее. Мама кивнула и обещала вечером сама подоить, а там уже с соседкой договорится, та согласится доить за само молоко — у неё поросятам оно нужно. Маришка к бабушке прижалась и зашептала горячо, захихикала, точно про вечернюю дойку рассказывает.