Любавины

Мария вошла тихонько… Вечер был теплый, дверь на улицу открыта – Ивлев не слышал, как она вошла. Она кашлянула. Ивлев обернулся… С минуту, наверно, смотрели друг на друга.

– Ну? – спросил Ивлев.

– Что?

– Нагулялась? – он встал, подошел к жене, взял в руки ее голову, долго целовал в теплые, мягкие губы, в щеки, в глаза… Она стояла покорная, смотрела на мужа грустно, с любопытством.

– Где была-то?

– Там, – кивнула она. – Петя… ты никогда не разлюбишь меня? Мне почему-то страшно жить. Не страшно, а тяжело как-то.

– Ты устала просто. Это – психика, – авторитетно сказал Ивлев. – Надо отдохнуть.

– Как отдохнуть?

– Так, спокойно пожить, не дергаться.

– Спокойно – значит, скучно.

– Сядем потолкуем, – предложил Ивлев. – Ты есть хочешь?

– Нет, Петя, ты, наверно, хороший парень, тебе, наверно, нужна не такая жена…

– Перестань, что ты завела панихиду какую-то. Сядь, – Ивлев посадил жену на кровать, а сам стал ходить перед ней.

– Ты малость не так начала жить, – заговорил он уверенно. – Я тебя хорошо понимаю. Со мной бывают такие штуки: идешь где-нибудь – в лесу или в поле – и доходишь до такого места, где дорога твоя на две расходится. По какой идти? – неизвестно. А идти надо. И до того момент этот тяжелый – выбирать, по какой идти, – аж сердце заболит. И потом, когда уж идешь по одной, и то болит. Думаешь: «А правильно?».Так и в жизни, по-моему: надо точно дорогу знать…

– Ты знаешь?

– Я?… – Ивлев не ждал от нее такого вопроса. – Я… если честно, тоже не совсем знаю. Но я найду. И я знаю еще, что ты сейчас кинулась совсем не в ту сторону, не туда…

– Эх, Петя, Петя… легко рассуждать – туда, не туда. А куда надо?

– Не знаю! – крикнул Ивлев. – Найдем! Вместе искать будем. На четырех ногах можно крепче стоять на земле – это я знаю.

Мария прилегла на подушку, закрыла глаза. Ивлев минут пять ходил по комнате, молчал. Собирался с мыслями. Он понимал, что разговор этот серьезный и ответственный.

– Эти… товарищи твои… я их не виню, – заговорил он мягко. – Они, может быть, хорошие люди, но они сами запутались и тебя запутают. Я тебе сейчас докажу, что они запутались. Первое: они ничего не делают, гоняют лодыря. Так жить нельзя. Возьми, к примеру, первобытное общество – там же все работали! А кто не работал, тому разбивали голову дубиной.

– Мы же не в первобытном обществе, – нехотя возразила Мария.

– Тем более!

– Они учатся все почти… И проводят время, как хотят. Это не запрещается.

– Они воруют! – опять сорвался на крик Ивлев, но тут же взял себя в руки. – Они – паразиты самые настоящие, а паразиты никогда людьми не были. Паразит никогда еще ничего хорошего не придумал. «Они учатся!» А чему сами учить будут? Учителя!… Убивать надо таких на месте. У них гной в жилах!

– А у тебя?

– А у меня – кровь! – Ивлев весь напрягся, сжал кулаки… И заговорил так, как никогда в жизни не говорил: – Я люблю свою родину! Я не продаю ее по мелочи, как вы… Не размениваю! И народ мой – это могучий народ, а я – сын его!…

Мария, не открывая глаз, слабо усмехнулась.

– За что же тебя, сына, из партии исключили?

– За дело. Я не спрашиваю, за что тебя из института исключили.

– Слюнтяй ты, – неожиданно зло и резко сказала Мария, села, посмотрела на мужа. – Слова красивые говоришь, а… Эх, слюнтяй. Тебя бьют, а ты говоришь – за дело.

Этот отпор Марии был так неожидан, что Ивлев сперва растерялся, смотрел на жену тоже зло и удивленно.

– Тебе только на четырех ногах и ходить, мужчина… – она встала с кровати, мельком оглядела комнату. – Я ухожу. Совсем. Люди эти, о которых ты говоришь, – слякоть. Но и ты не лучше. Тебя загнали в угол, тебя бьют, а ты только скулишь. В разнорабочие подался… нашел место в жизни! Эх, сын народа… Молчи уж.

Точно гвозди вколачивали в голову Ивлева.

«Сейчас изобью», – думал он и не двигался с места, слушал оскорбительные слова.

– Прощай, сын народа. И не гоняйся за мной – бесполезно. Ивлев подскочил к двери, толкнул Марию на кровать.

– Сядь.

Она встала и пошла грудью на мужа.

– Уйди. Прочь!

Ивлев опять сильно толкнул ее в плечо. Она упала на кровать, поднялась и опять пошла… Негромко трижды сказала:

– Уйди. Уйди. Уйди.

«Все», – понял Ивлев. Прошел в передний угол, сел на лавку.

Мария вышла.

«Все. Отняли все-таки».

Захотелось заплакать, как тогда под плетнем – обильно и сладко. Не плакалось. Было больно. Точно кто грубой рукой схватил за кишки, за мякоть, и потянул… Очень больно было.

Мария не пришла на второй день. Не пришла и на третий и на четвертый. Ивлев ждал ее вечерами, а она не шла.

«Увели все-таки, уманили. Не сумел ничего доказать…», – мучился он, сидя у окна и глядя на улицу.

На пятый день пришла с чемоданом та самая девица, с которой Ивлев так любезно беседовал после того, как разогнал гостей со своей свадьбы.

– Здравствуйте, – вежливо сказала она.

– Здравствуй, – Ивлев приготовился услышать что-нибудь о жене.

– Мария попросила меня взять тут кое-что из ее вещей.

– Пусть сама придет.

– Она не придет.

– Тогда ничего не получите.

Девица уставилась на Ивлева уничтожающим взглядом.

– Как не стыдно?…