Читаем Любавины полностью

Любавины

Ефим скрипнул кроватью, позвал:

– Нюр! Зачерпни-ка кваску там!

Нюра принесла в кружке квас.

– Тятенька, вы сейчас нисколько не правы…

– Я, конечно, не прав! – Ефим осушил кружку, вытер рукавом губы. – Конечно, везде правы вы. Научили дураков богу молиться.…

Нюра взяла у него кружку ушла в прихожую, не скрывая, что обиделась.

Ефим зазвякал пряжкой ремня, готовясь ко сну.

– Если уж пошел на такое дело, на секретарское, так просись, чтобы хоть по этой линии учиться послали, – примирительно сказал он. – Может, выйдет что. Я тебя восемь лет тоже не зазря учил… горбатился.

– Заслужу – пошлют, чего без толку проситься.

– Дятел!… Задолбил одно! – крикнул Ефим. – Что, все так и заслуживают?! Чем это Степка Воронцов так уж заслужил, что его выдвинули?

– Трудом.

– Техникум кончил, вот чем! Трудо-ом… Много ты трудом заслужишь…

– Мне надоели эти разговоры, – резко сказал Андрей. Он тоже начал терять терпение. – Поганые они какие-то. Заслужишь, не заслужишь… Да что у меня, рук-ног нету? Что я, инвалид первой степени? Ни стыда, ни совести у людей. Даже удивительно…

– А ты не удивляйся. Ты еще сопляк, чтобы на отца удивляться! Не гляди, что под потолок вымахал, так огрею, враз перестанешь удивляться! – отец наливался гневом, темнел на глазах. – Удивляться он будет!…

Андрей вышел из горницы.

– Будет по-моему. Все.

Отец резко, как будто его толкнули сзади, шагнул за сыном, нехорошо оскалился и стеганул его брюками по голове.

– Разговаривать с отцом научился, обормот!

Андрей крутнулся на месте, вытаращил на отца удивленные глаза.

– Ты что делаешь!

– Я те покажу, что я делаю! – Ефим хотел еще раз хлестнуть Андрея, но тот вырвал у него брюки, бросил их на кровать.

Стояли, смотрели друг на друга горящими глазами.

– Зря ты так, – сказал Андрей и пошел из дома.

На улице прислонился к углу сеней, скрипнул зубами – обидно было и стыдно. До службы отец частенько поднимал на него руку… Но сейчас-то!

Сзади в ноги ткнулся Борзя. Андрей взял его на руки и пошел на сеновал. «Уйду к ребятам жить», – решил он. Выгреб в сухом сене удобную ложбинку, лег и устроил рядом довольного пса.

Было тихо. Только внизу под крутояром, глуховато и ровно шумела Катунь да хрумкала овсом лошадь в ограде и звякала уздой.

Вдруг за плетнем, в курятнике, шумно всхлопнули крылья и оглушительно заорал петух. Борзя вздрогнул, заворочался, лизнул Андрея в лицо и снова спокойно задышал, мягко и дробно выстукивая сердцем.

Андрей негромко засмеялся…

Утром Андрея разбудили холод и звук шагов в ограде. Борзи не было рядом.

Только что начало светать. Чистый холодный воздух легко вздрагивал от первых звуков молодого дня.

По ограде, покашливая, ходил отец, запрягал в дрожки коня. Борзя крутился около него.

Андрей вытянул занемевшие ноги, слез с сеновала. Долго отряхивался внизу.

Увидев сына, Ефим насмешливо прищурился.

– Как спалось?

Андрей тряхнул головой, ответил:

– Ничего… Холодно малость.

Отец захомутал рослого мерина, попятил в оглобли.

– Ну-ка, дьявол, ну-у… – гудел он, заворачивая сильной рукой лошадиную морду.

Андрей глянул на него в этот момент и впервые подумал об отце, как о чужом: «Сильный он еще мужик».

– Принеси вожжи, – попросил отец.

– Где они?

– В сенях.

Андрей принес вожжи и, разбирая их, сказал негромко:

– Тять, я уйду из дома.

Ефим в это время затягивал супонь, положив широкое колено на клешню хомута. Андрей видел, как дрогнули руки отца, большие рабочие руки… Некоторое время подрожали, потом привычно захлестнули супонь петлей.

– Обиделся?

Посмотрели друг на друга… Обветренные, с трещинками губы отца мелко прыгали. Он хотел улыбнуться и не мог – не получилось. Смотрел серьезно, с горьким упреком. Андрей отвернулся, зашел с другой стороны лошади, пристегивая вожжину, сказал твердо:

– Трудно нам вместе будет. Сам видишь.

– Не пори дурочку, – сказал отец, пробуя успокоиться. – Выдумал черт-те что…

Андрей перебил его:

– Не надо, зря это все…

– Что зря?

– Уйду ведь все равно.

У отца тяжело опустились руки. Он нагнул голову и двинулся на сына – большой, страшный и жалкий.

– Уйди пока… Отойди, а то зашибу! – глухо попросил он.

Андрей отошел в сторону.

Ефим сел на край дрожек, склонился, зажав в колени руки. Его трясло. Он дышал глубоко, с хрипом. Труднее всего справлялись Любавины с гневом.

Долго молчали. Андрею жалко было отца.

– Иди сядь со мной, – сказал Ефим, не поднимая головы.