Люби и властвуй

Да, это был непростительный промах. Коллеги из Свода подняли бы его на смех. Из-за хлюпанья воды не расслышать, как к тебе подкрался противник? Да такое даже салаги себе не позволяют. И то, что он, Эгин, все-таки слегка пьян, и то, что в голове у него ― костюмированный бал еще со вчерашнего вечера, все это, в общем-то, не оправдания.

Овель дрожала всем телом. Эгин аккуратно поставил ее на ноги. На крыльцо ― не дождетесь, а вот на ноги ― пожалуйста. Меч выпорхнул из ножен Атена оке Гонаута. Овель закусила нижнюю губу и, кажется, приготовилась реветь опять. Но Эгину было не до этого.

Два пса. При псах ― трое: Это явно те, которые шли за Овель по внешнему, мощенному камнем Желтому Кольцу. Собачки привели их куда следует. Они наверняка ворвались в дом, обнаружили валяющегося скрюченного пьяницу сторожа и распахнутую настежь дверь черного хода. А может, он уже оклемался и успел сообщить им, что беглянка не одна. Разумеется, они решили, что догнать Овель будет легче, если идти по мостовой, а не плыть сквозь нечистоты. Они узнали направление движения, обогнали их, а теперь ― не важно уж как ― прошли сквозь дом. Может, слуг перебили, а может, он тоже, Хуммер его раздери, «сдается».

– Я не стану разговаривать с вами иначе как на языке стали, пока вы не представитесь, милостивые гиазиры, ― бесстрастно отвечал Эгин, приглядывая пути возможного отступления.

– Милостивые гиазиры! Видал, как загибает! ― заржал один из трех, самый представительный и рослый. ― А не пошел бы ты в пень, такой благородный!

Эгин молчал. Когда против тебя трое, лезть на рожон не рекомендуется. Пусть сначала кто-то из троих допустит промах.

– Я же вам говорила, Атен оке… Атен оке… Я же вас просила, Аген, то есть предупреждала, ― зашептала Овель, складывая руки замком. ― Они выиграли. И я им буду как бы приз. А вы ― уходите.

Точеный носик Овель покраснел, и это было заметно даже в темноте. А глаза ― о да, милостивые гиази-ры, то были глаза жертвенного ягненка. Эгин заложил черную прядь Овель за ее изящное ушко. Улыбнулся ей и, к собственному глубочайшему, хотя и неосознанному в тот момент удивлению, ответил:

– Еще не ясно, кто выиграл, Овель. Может быть, приз достанется мне?

Сказал и подивился собственной наглости. Сыпать двусмысленностями с незамужней родней Сиятельного князя? Норо оке Шин, пожалуй, лишь пожал бы плечами, узнай он об этом.

– Ну чо, нашептались? ― рослый детина в высоких сапогах решительно шагнул в грязь, обнажая меч.

Что ж, первый шаг был сделан. Эгин мягко оттолкнул Овель к стене, ограждавшей кольцо сзади, и вдохнул полной грудью. Трое и две собаки. Это плохо. Но не безнадежно.

– А вы чего стали, сюда! ― скомандовал рослый, обернувшись к своим товарищам.

Те последовали за ним. Похоже, о честном поединке речь вообще не идет. Впрочем, странно, если бы было иначе. Псы безропотно последовали за хозяевами. «Воспитанные», ― в сердцах выругался Эгин.

– Ты чего, благородный? Давно не получал, что ли? ― голос зачинщика был низким, с легкой хрипотцой. ― Захотелось прадедушку проведать на том свете? ― продолжал он, пока его ребята подтягивались к Эгину с боков.

Было видно, что решимость Эгина защищать Овель кажется всем троим странной.

«Он из Иноземного Дома», ― спустившись на полтона ниже, сообщил рослому тот, его товарищ, в охотничьей шапке.

– Да хоть из свиты Сиятельной Сайлы! ― заржал рослый.

«Интересное дело, ― подумал Эгин. ― Эти ребята одеты, как штатские, а хамят, словно гвардейцы Сиятельного князя. Разгуливают по Пиннарину с псами, словно высшие чины Внутренней Службы, и оскорбляют чиновника Иноземного Дома. По виду ― наемники из северян, по речи ― из Урталаргиса».

– Разве вам не известно, какие влиятельные родственники у этой девочки, которую вы сейчас пытаетесь прибрать к рукам? ― не оставляя надежды уладить дело миром, поинтересовался Эгин.

– Знаем, знаем! У нее о-очень влиятельные родственники, ― снова заржал тот, что был за главного.

– Особенно дядя! ― вклинился стоявший поодаль, тот, что придерживал псов.

– Они-то нас и послали, господин хороший, так что дела твои швах, ― авторитетно добавил третий, обнажая свой короткий и широкий меч.

Случилось то, чего Эгин давно ожидал, ― Овель разревелась. Видимо, упоминание о родственниках действовало ей на нервы похлеще любых сколопендр, ползающих по спине, и гадюк, обнимающих шею холодным чешуйчатым воротником.

– Короче… ― но рослый не успел договорить, потому что Эгин, метнувшись, словно молния, в глубоком выпаде, всадил меч ему прямо в живот, который, к счастью, не был защищен даже дрянной кольчугой. Всадил на половину длины лезвия. И тут же начал обратное движение. Трюк опасный, но иногда крайне эффективный.

Остатки хмеля слетели с Эгина в тот же миг. Ают-ское, истерика Иланафа, философствования Онни и даже милые влажные губки Овель ― все это уже не существовало для него. Оставались только двое вооруженных мужчин и два свирепых пса, воспитанность которых может обратиться нападением в любой момент.