Женщина вошла в комнату для отдыха и увидела полицейского в форме и детектива в гражданской одежде. Оба были чернокожими – детектив худой и высокий, а полицейский высокий и массивный. Она почувствовала себя меньше, чем была на самом деле.
– Добрый день, я Люси Кинкейд. Простите, что заставила себя ждать, – сказала она с улыбкой, надеясь, что в ее голосе не сквозит нервозность.
– Всё в порядке, мисс Кинкейд. Я детектив Лайт, это офицер Ралей. Мы расследуем возможное самоубийство, которое потрясло наш департамент. Умер один из нас.
Люси побледнела.
– Мне очень жаль сообщать вам об этом, но вчера вечером скончался офицер Коди Лоренцо.
Ноги у Люси подкосились, и она потянулась к столу, чтобы не рухнуть на месте. Медленно села и потрясла головой, словно пытаясь стряхнуть с себя наваждение. Сотни вопросов крутились у нее на языке, но она не могла заставить себя сказать ни слова.
– У вас раньше были романтические отношения с ним? Его напарник утверждает, что вы остались друзьями.
Она кивнула, все еще не в состоянии выдавить из себя ни слова.
Детектив Лайт сел в кресло напротив нее. Люси не могла прочитать выражение его лица. Она вообще с трудом различала что-либо вокруг себя, словно комната внезапно погрузилась в сумерки.
– Когда вы в последний раз виделись или разговаривали с ним? – тихо спросил мужчина.
– Вчера, – прошептала Люси.
Откашлялась. Ее руки безвольно лежали на столе перед ней. Она уставилась на свои короткие ногти и вспомнила, что сказала ему в завершение их последней встречи.
Люси была так расстроена, так зла на Коди за то, что он считал, что она намеренно подставила Прентера, что даже не приняла его извинения. Она развернулась и ушла, зная, что ее бывший сожалеет, но на тот момент ей было все равно. Люси ничего не видела за своей собственной эмоциональной болью и всепоглощающим чувством предательства. Коди воспользовался тем фактом из ее биографии, что она в отчаянии убила Адама Скотта, против нее. Хотела ли Люси, чтобы он чувствовал свою вину? Неужели она действительно ушла тогда в надежде, что полицейский раскается в своих предположениях?
Ей не хотелось бы думать, что она способна на такую низость. Коди оставался одним из ее ближайших друзей, даже несмотря на то, что она отказалась выйти за него замуж.
– Мисс Кинкейд, вы в порядке?
Она кивнула, хотя была совсем не в порядке.
Спустя минуту офицер Ралей поставил перед ней пластиковый стаканчик с водой. Женщина автоматически отпила, не почувствовав даже влаги на своих губах.
– О чем вы разговаривали вчера? О чем-то личном?
– Нет… мы говорили о ФОМД. – Перехватив их непонимающий взгляд, Люси пояснила: – Мы оба работаем волонтерами в Фонде охраны материнства и детства. Это группа по защите прав жертв.
– Я слышал о нем, – сказал Ралей.
Люси не могла рассказать им о смертях условно-досрочно освобожденных или Прентере, но что, если это каким-то образом связано со смертью Коди? Нельзя удерживать от них информацию, если она может быть полезна для поимки убийцы.
– Вы сказали,
– Расследование еще не закончено. Мы еще не пришли к каким-либо официальным заключениям, но он оставил предсмертную записку.
– Коди никогда бы не совершил самоубийство, – сказала она уверенно.
– Почему вы так уверены?
– Он католик.
– Это вовсе не всегда…
– Он никогда не поступил бы так со своей матерью. Его отец умер от инфаркта, когда ему было шестнадцать, задолго до нашего с ним знакомства. Его братья и сестры разъехались. Он не сделал бы этого со своей матерью. Ни за что. – Она закрыла рот ладонью и всхлипнула.
Офицер Ралей развернул сложенный листок бумаги и протянул Люси.
– Вот копия предсмертной записки. Наши следователи проверяют почерк.
Женщина дрожащими руками взяла листок бумаги и положила на стол перед собой. Внизу листка отпечатались черные отметины – ксерокопия капель крови Коди.
Тем, кто обнаружит меня, – мне жаль, что вам пришлось увидеть меня таким. Простите.
Моим родителям – я подвел вас. Простите меня.
Моим коллегам – я злоупотреблял своими полномочиями. Простите.
Моей Люси – правда освободит тебя, как освободила меня.
Скоро увидимся.
Прощайте.
Люси не могла унять дрожь. Она прижала ладони к телу, усилием воли пытаясь заставить их успокоиться. Желудок сухой волной поднялся к ее горлу, и она уронила голову на грудь, пытаясь унять рвотный рефлекс.
– Коди… Коди не писал этого. – Ее голос сорвался в крик.
– Вы не узнаете его почерк?
– Почерк не совсем такой, как у него, но может быть и его. Я не знаю. Но вот строка насчет родителей…
– Может быть, он думал об этом всю свою жизнь, не только последнее время.
Люси покачала головой: