– Ты меня бросаешь?
Мой голос едок. Я не хотела, но ничего не могу с собой поделать. Я считаю, что ее реакция несправедлива. Если бы она меня любила, она бы осталась.
«В отношениях один всегда любит больше».
– Мне жаль.
– Черт, да мне плевать, жаль тебе или нет! – шиплю я. По моим щекам катятся слезы. – Я… Прости, я… Я стану лучше. Обещаю. Сара, пожалуйста, не делай этого. Не сейчас.
Я ненавижу себя за то, что плачу, ненавижу за то, что оказалась из тех девушек, которые злятся, когда их бросают. Я всегда обещала себе, что, когда такой день настанет, я отреагирую достойно. И тем не менее мой голос срывается, когда я умоляю ее:
– Ты говорила, что любишь меня.
– И я действительно любила, – продолжает она, болезненно кривя лицо. – Но… ты больше не та Зои, в которую я влюбилась. Посмотри на себя… Ты прогуливаешь уроки, напиваешься при любом удобном случае, позволяешь своему брату избивать себя, а еще ты… сколько ты весишь, сорок килограммов? Ничего не меняется, и я так больше не могу. Я не хочу нести ответственность за то, во что ты превращаешься. Это выше моих сил. Мне жаль… честно…
Я не могу поверить своим ушам. Ошеломленная, с приоткрытым ртом, я наблюдаю, как она, извиняясь, уходит прочь. Мне хочется бросить ей, что это она на самом деле трусиха.
Но действительно ли ее можно винить? Я слишком худая и в то же время все еще слишком толстая. Я устала. Мои мысли постоянно где-то. Я понятия не имею, как мне сдавать экзамены, и я только что лишилась единственного источника счастья, который у меня был.
Тем вечером, спрятавшись под одеялом и рыдая, я обещаю себе: неважно, сколько это займет времени, но я снова стану той Зои, в которую влюбилась Сара.
Потому что никого другого я любить не хочу.
23
Я просыпаюсь посреди ночи. Такого обычно не случается, но я понимаю, почему это произошло, когда рукой пытаюсь нащупать Зои: ее нет рядом. На месте, где она лежала, пусто и холодно. В комнате все так же темно, и ее вещи валяются на полу около кровати.
Я встаю, одетый только в боксеры, и, потирая заспанные глаза, иду в гостиную. Никого. Мой взгляд падает на кухонную стойку, на которой лежат упаковки с едой: куриная грудка, плитки шоколада, хлеб, сыр, хлопья…
Я в замешательстве хмурюсь. Что это, черт возьми, такое? Мне даже хочется улыбнуться, когда я представляю Зои, которая проснулась ради ночного перекуса. Но на сердце неспокойно. Что-то не так, я нутром это чую.
Я слышу шум, доносящийся из ванной. Я осторожно подхожу к ней и шепчу:
– Зои?..
В коридор из-за приоткрытой двери падает луч света. Я не захожу внутрь – вдруг она не готова меня видеть. Что, если она заболела? Я уже собираюсь снова ее позвать, как вдруг случайно замечаю ее отражение в зеркале.
Она наклоняется над унитазом, и, решив, что она действительно заболела, я широко распахиваю дверь.
И застываю на месте. По моей спине до самой груди пробегает леденящая дрожь, и я не двигаюсь, не зная, что мне делать. Беспомощный.
– Что за…
Зои стоит на коленях на холодном полу, прикрытая одной лишь футболкой, и явно пытается вызвать у себя рвоту. Ее розовые волосы, словно занавес, закрывают ее красивое, плачущее лицо, а хрупкие плечи сотрясаются от жестокости, которой она сама себя подвергает.
Я знаю, что она слышала, что я вошел, и тем не менее она не останавливается и глубоко засовывает три пальца в открытый рот.
Сцена, леденящая душу.
Черт, нет.
Мое сердце разбивается на тысячи опадающих к ногам частей.
– Зои, перестань, – в шоке шепчу я.
Я пытаюсь коснуться ее, но она грубо меня отталкивает и засовывает палец все дальше в глотку.
– Проваливай, Джейсон. Какого хрена больше ничего не лезет?! – злится она, плача еще сильнее.
Я словно прирос к полу: я слишком шокирован, чтобы как-то реагировать. Что я должен сделать? Остановить ее? Наоборот, не мешать ей?
Я смотрю, как она захлебывается в рыданиях, упершись локтями в ободок и обхватив голову руками. Теперь уже точно хватит.
– Достаточно, – резко говорю я. – Ты себе только хуже делаешь.
– Свали, говорю!
Я игнорирую ее слова и пытаюсь оттащить от туалета. Она вырывается и, матеря меня, бьет по рукам и царапает пальцы.