Люби меня всего

Он продолжал качать головой. Затем опустил моё лицо и приблизился губами к моему уху.

— Это очень приятно, — прошептал он. — Просто… Прости. Я запаниковал.

Я поднял голову, чтобы посмотреть на него. Его щёки заалели, будто он был смущён. Ему ни за что не нужно было извиняться или стыдиться, и я собирался заверить его в этом, когда он взял моё лицо в свои руки и заставил меня посмотреть между нашими телами.

Его домашние штаны были отчётливо натянуты спереди. Тогда до меня дошло. Он возбуждался от того, что я делал. В сексуальном плане. И это удивило его достаточно, чтобы он запаниковал.

Орину было так тяжело с тем, что касалось секса. Наши поцелуи были формой близости, к которой он медленно привыкал, но для него это не пересекало грань сексуальности. Это была чистая романтика и форма эмоциональной связи. Бедный парень даже не был способен произнести слово «секс» или что-нибудь анатомическое, что имело к этому отношение, так что его нынешнее состояние было шокирующим — для нас обоих.

Я снова нашёл его глаза, и среди беспокойства в них оставалась решимость, которая начала наш вечер. Я понятия не имел, как поступить дальше.

— Ты наслаждался тем, что я делал? — ответ казался очевидным, но когда близко висел страх, какая эмоция была сильнее?

— Да, — его голос был едва слышимым.

Я изучал его стеклянные глаза и пытался успокоить своё колотящееся сердце.

— Хочешь, чтобы я продолжил?

На этот раз он смог только кивнуть.

— Если нужно будет, чтобы я остановился…

— Я тебе скажу.

Я некоторое время целовал его губы, чтобы он успокоился, прежде чем опуститься обратно по его телу туда, где остановился. Я провёл пальцами по его мышцам и обвёл сосок большим пальцем, после чего снова взял его в рот.

Он втянул воздух сквозь зубы, и его тело натянулось от ощущений. Следя за каждой его реакцией, я действовал медленно и нежно поиграл с одним соском, прежде чем перейти к другому. Быстрый взгляд подсказал мне, что мои действия оказывают должный эффект. Я провёл рукой по его прессу и к внутренней стороне бедра, пока лизал и целовал его кожу, направляясь к пупку. Его дыхание участилось, и с губ часто срывались всхлипы.

Я хотел прикасаться к нему, довести это удовольствие, которое он чувствовал — возможно, впервые — до таких уровней, каких он не ощущал никогда. Хотя я миллион раз говорил, что доволен тем, что между нами есть, я жаждал заняться любовью с ним — с Орином — чтобы забрать его страх и показать ему, какой он особенный для меня.

Держа руки на его боках, я опускался поцелуями ниже, оставляя влажную дорожку вдоль пояса его штанов. Тогда я заметил, что он замер. Он больше не извивался, и тихие звуки, которые он не мог сдержать, исчезли.

Я поднял взгляд вверх. Он пустым взглядом смотрел в потолок, не двигаясь, будто больше не понимал, что происходит, и отключился. Я минуту наблюдал за ним, но он не двигался — я не был уверен, что он вообще моргал.

— Орин?

Никакого ответа.

Я поднялся по кровати, и только тогда его взгляд переместился на меня. В ответ на меня смотрела пустота, тьма, которую я никогда не видел.

Я коснулся его щеки, глядя на него.

— Эй, ты в порядке?

Его лоб нахмурился.

— Я плохой, — он покачал головой, с мрачным взглядом, который быстро стал ядовитым. — Я плохой. Плохой, плохой, плохой, — каждое слово вылетало сквозь сжатые зубы.

Что происходит?

Не было времени думать. Его руки поднялись к его голове, и он вцепился в свои волосы, крича сквозь сжатую челюсть.

— Нет! Плохой. Я плохой.

Метаясь, он оттолкнул меня и перевернулся на живот, крича в подушку и чуть ли не вырывая себе волосы.

Мой мозг подвис. Зная только то, что мне нужно было предотвратить приступ, я взял его за запястья и расцепил его пальцы, прежде чем оттянуть их назад.

— Прости, — крикнул он, отталкивая меня. — Я знаю… Я знаю, я плохой. Плохой! — он бился головой в подушку. — Плохой! Плохой! Плохой! — каждый раз, когда он кричал это слово, его голова падала в попытке причинить боль самому себе. К счастью, он не мог разбить голову о матрас.

В моей груди поселилась паника, и я не знал, что делать.

В моих руках сопротивлялся не Орин. Основываясь на том малом, что я знал, я поспорил бы на что угодно, что столкнулся с Коувом — крайне нестабильным Коувом.

— Отпусти меня, — кричал он, выгибая спину и со всей силой пытаясь оттолкнуть меня. — Я буду хорошим, обещаю. Отпусти меня. Я буду хорошим.

Ужас от его слов ударил меня в грудь, и я отпустил его, слезая с кровати и отступая, в то время как Коув развернулся и прижался спиной к изголовью кровати. Он вытянул шею и вцепился пальцами в свои руки, оставляя пылающие красные следы от давления, которое применял.

— Я ненавижу это. Ненавижу. Нет… нет… нет…

Он продолжал царапать свои руки и кричал, будто меня там даже не было. Я мог только смотреть, как это происходит, беспомощно и отчаянно желая, чтобы было какое-то руководство, как справляться с тем, чего свидетелем я стал, и на мои глаза навернулись слёзы.