Любийца

Игорь Матвеев Любийца

1

Буквально за полтора месяца я высохла, как урюк, а мое лицо пошло морщинами пятидесятилетней женщины, хотя недавно мне исполнилось только тридцать шесть. Мои еще совсем недавно роскошные груди повисли сдувшимися воздушными шариками, будто у негритянки из каких-нибудь Либерии или Конго. Как можно было любить такую? Да еще после того, что случилось…

Пришел день, когда Вадим объявил мне: «Я больше не могу и не хочу быть с тобой».

И ушел.

Я осталась одна. Но я не плакала. Говорят, это признак сильной женщины. Я не была сильной женщиной, но я не плакала — все эти слезы, и стоны, и всхлипы провалились куда-то внутрь и, как потом оказалось, накапливались до критической массы.

Я продолжала жить по инерции, словно разогнавшаяся машина, которая еще какое-то время двигается с выключенным мотором — но все медленней. И наконец останавливается. Когда эта машина остановилась, я спросила у своего отражения в зеркале: «И что дальше?».

Отражение, глядя на меня сухими воспаленными глазами в темных кругах, молчало. Ответа на этот вопрос не было, потому что дальше я не видела ничего — так зачем было жить?

Тут главное не колебаться, иначе сомнения и нерешительность могут помешать осуществить задуманное. Я закрыла квартиру на ключ, добрела до гаража и вывела старенький «фольксваген-гольф» выпуска 90-х гэ-гэ прошлого столетия. Села за руль и отправилась в свой предпоследний путь. В последний тебя везут другие.

Километрах в пятнадцати от города, как раз перед въездом на мост, есть очень крутой поворот, и если как следует разогнаться, да не тормозить, а наоборот, поддать газку, то как пить дать в этот поворот не впишешься, на мост не попадешь, а вылетишь с дороги и, пролетев метров десять или двенадцать, вмажешься в наполовину ушедший под землю железобетонный дот, оставшийся то ли с Первой мировой, то ли с Отечественной войны.

А потом — все. Станет невыносимо больно, но терпеть эту невыносимую боль придется лишь крохотную долю секунды, после чего вечность заключит тебя в свои бархатные объятья.

Несколько лет назад в этот самый дот врезался «жигуль», и я до сих пор помнила эту картину: машина в гармошку, кругом осколки стекла, всякие железяки и какие-то тряпки, и два трупа — то ли муж и жена, то ли любовник с любовницей.

Нелогично ехать за столько километров, чтобы умереть, скажете вы. Можно найти что-нибудь типа одиноко стоящего дерева или кирпичного забора и поближе. Да и дома имеется масса всяческих средств для осуществления задуманного: снотворное, бельевая веревка, газ. Но не забывайте, что я в какой-то степени все еще оставалась женщиной, а про женскую логику, точнее, отсутствие оной, сказано воз и маленькая тележка.

Попетляв по улицам города, я выехала на трассу, вдавила педаль газа дальше некуда и помчалась с такой скоростью, будто хотела убежать от своего прошлого. Знак предписывал не более восьмидесяти кэмэ, но человек, решивший свести счеты с жизнью, на такие мелочи внимания обращать не будет. Пристегиваться ремнем безопасности я, разумеется, тоже не стала.

Через пару минут, как и положено по закону подлости, на быстро приближающемся горизонте показался сине-белый автомобиль ДПС. Стоявший на обочине мент в ядовито-желтом светоотражающем жилете из всех сил махал своей палкой, требуя остановиться.

— Жене своей махай, — процедила я сквозь зубы и пронеслась мимо, не удостоив его взглядом.

В зеркало заднего вида я успела заметить, как он поспешно садится в машину.

Гонка была неравной. Гаишник несся, как Безумный Макс из одноименного фильма Мэла Гибсона. Он обошел меня через каких-то два-три километра и прижал к обочине. Я заглушила мотор и сидела, тупо уставившись в приборную доску.

Мент выскочил из машины, быстрым шагом подошел ко мне, рванул дверцу и заорал:

— Жить надоело?!

— Да, — честно сказала я.

Подняв голову, я равнодушно взглянула на него. Невысокого роста, крепко сбит, белокур, как ариец, и довольно молод, по крайней мере лет на семь младше меня — это точно. Голубые глаза, широкие скулы, правильной формы нос.

Мент сердито смотрел на меня, и мне даже показалось, что он потянул этим самым носом, чтобы уловить запах спиртного.

— Выйдите из машины. И документики, пожалуйста.

«А ведь он не представился, — вяло подумала я, доставая из бардачка бумаги. — Сержант там, Тютюхин или генерал Нетудыхата. Ну и черт с ним, мне-то какая разница?»

Я вышла из машины и подала ему документы. Минуту он бегло просматривал их.

— И что мне с вами делать, гражданка э… Наталья Уличева? — произнес он чуть мягче.

— Что хотите. Штрафуйте, отбирайте права, сажайте в тюрьму. Расстреливайте.

Он опять перевел взгляд на меня и изучал значительно дольше, чем мои водительские права. Потом сказал совсем неожиданную вещь:

— Вам… плохо?

Не надо ему было делать этого. После этих слов все то, что копилось во мне последние недели, вдруг хлынуло наружу безудержным потоком.