Любил ли фантастику Шолом-Алейхем? (сборник)

Политические и экономические сдвиги, меняющие жизнь страны, требовали от фантастики как от литературы, имеющей большой общественный резонанс, ответов на главенствующие идеи времени. Однако английская фантастика – как и американская – словно не замечала этих перемен и продолжала, как и несколько десятилетий назад, писать о космических путешествиях, галактических империях, путешествиях во времени, удивительных научных открытиях, меняющих облик вселенной, роботах. К тому же традиционная научная фантастика утверждала безграничное могущество науки и ее благодетельную роль, с помощью которой на Земле будущего воцарится рай, но уже было ясно, что наука бессильна решать коренные социальные вопросы, а ее бесконтрольное развитие чревато непредсказуемыми последствиями.

С протестом против такой фантастики и призывом к собратьям по перу «вернуться со звезд» выступили молодые писатели – англичане Лэнгдон Джоунс, Кристофер Прист, Дэвид Мэсон Мэссон, Чарлз Плэтт, Майкл Хэррисон, Питер Тейт, их американские коллеги Харлан Эллисон, Норман Спинред, Джон Сладек (все они группировались вокруг журнала «Новые миры», который с 1964 г. возглавил Майкл Муркок), выступили с требованиями актуализировать научную фантастику, максимально приблизить ее к современности.

Война во Вьетнаме, антирасистские выступления, рост преступности, наркомании и политического насилия, молодежное движение, экологический кризис, перенаселение – эти явления жизни западного общества 60-х годов стали определять тематику «Новой волны». «Новая волна» писала о недалеком будущем, отделенном от времени написания того или иного произведения не больше, чем двумя-тремя десятилетиями. И картины этого будущего были, пожалуй, наиболее мрачным и бесперспективным за всю историю фантастики. Такой «профиль будущего», используя выражение Уэллса, не был выдумкой, горячечным кошмаром, но лишь экстраполяцией, продолжением в будущего реальных тенденций английской действительности того времени. Озлобленный, порой сбивающийся на истерику протест против ужасов механистической цивилизации – таков был основной идейный и эмоциональный настрой тогдашней английской фантастики, в которой резко возросла роль сатиры и социального критицизма.

Писатели «Новой волны» утверждали, что фантастика должна отражать катастрофичность сознания современного человека, его страх перед грядущим апокалипсисом (экологическим и ядерным), потрясение от войны во Вьетнаме, роста преступности, политического терроризма. И чтобы показать внутренний мир героя, оглушенного меняющимся у него на глазах миром, непригодны традиционные, «конвенциональные» художественные средства НФ. Потому авторы «Новой волны» призывали использовать художественные средства, бывшие ранее лишь в ведении «большой литературы»: «поток сознания», усложненную символику, язык газет, кино, телевидения, рекламы, философскую терминологию, ненормативную лексику. Реализацией этих манифестов стали сборники, которые объединяли авторов, придерживавшихся таких взглядов – например, нашумевшая антология фантастики, составленная Харланом Эллисоном «Опасные видения» [210] .

Путь поиска, литературного эксперимента (в ряде случаев успешного – например, безусловно интересны попытки создать НФ поэзию – оказался коротким. «Новая волна» распалась, не просуществовав и десяти лет. Уже в 1970 году, на съезде Британской ассоциации писателей-фантастов, было официально признано, что движение умерло.

Распад «Новой волны» можно было предсказать. В сущности говоря, она никогда не представляла собой единое творческое направление, объединенное и организационно, и литературными манифестами, и под ее знаменами на недолгое время оказывались писатели, слишком разные по политическим взглядам и художественной манере. По сути дела, «Новая волна» была одной из составных частей «контркультуры» молодежного движения 1960-х гг. (с поправками, конечно, на эстетическую специфику фантастики), и ее постигла та же участь, что и все это импульсивно-анархическое движение. Критика отдельных сторон западной реальности потонула в хаосе формалистских приемов, в стилистических изысках, оборачивающихся подражанием, и прямым заимствованием из французского «нового романа», сюрреализма, «черного юмора». Поиски новой образности привели к тому, что «Новая волна» превратилась в эксперимент ради него самого.