Любимая

– Не отвечай не подумав. На самом деле очень многие люди абсолютно не хотят испытывать радость. Если ты один из них, то имей мужество признаться в этом. Я не осужу тебя, клянусь!

– Но как можно не хотеть радоваться?

– Ах, дружок, еще как можно! Жизнь – непростая дорога. Она полна разочарований. Грусть, стресс, переживания, отчаяние, смятение – к этому тоже можно привыкнуть. Если у человека долго продолжаетсятакая жизнь, то рано или поздно он отучается испытывать радость и привыкает чувствовать себя нормально, только если его со всех сторон окружает тьма. Я говорю не о той Тьме, что пронизана Злом, а о тьме как об отсутствии радости, света и счастья. Депрессия – это бездна, из которой очень трудно выбраться на поверхность. Для этого человек должен очень сильно захотеть все то, что несет с собой отсутствие печали: победы и поражения настоящей жизни, открытой для бесчисленных возможностей любви, смеха и света.

– Иными словами, я должен захотеть вернуть себе жизнь, в которой мое сердце может снова разбиться?

– Да, детка.

– Ту жизнь, в которой друзья или семья могут причинить мне боль?

– И это возможно. В жизни, открытой для радости, ты можешь неудачно выбрать профессию, из самых лучших побуждений принять решение, способное причинить боль твоим близким, совершить великое множество других ошибок, которых никогда не допустил бы, если бы закрылся от мира и от возможностей, им предлагаемых, или если бы решил закончить свою жизнь – ведь такое тоже бывает, не так ли? Так что подумай хорошенько, прежде чем ответить: ты хочешь исцелиться?

Дэмьен почувствовал, как его глаза снова увлажнились и слезы потоком хлынули по щекам, но на этот раз он не отвел взгляда от мудрого лица бабушки Редберд. Он долго молчал, потом еле слышно прошептал:

– А если мне не хватит смелости открыться, зная, что меня может снова ждать такая боль?

– В таком случае ты не узнаешь ни боли, ни радости.

– Тогда… да, – исступленно прошептал Дэмьен, – я хочу снова чувствовать радость!

Бабушка откинулась на спинку кресла и серьезно посмотрела на него.

– Тогда поверь в себя, в то, что ты смелый и достоин радости!

– Да! – Это слово прозвучало еле слышно, как шепот, поэтому Дэмьен замолчал, откашлялся и начал снова, на этот раз громко, во весь голос. – Да, я хочу исцелиться и прожить жизнь, полную радости.

Улыбка бабушки Редберд была похожа на восход луны, просиявшей над заснеженным полем.

– Конечно, детка, так и будет. Давай-ка начнем.

Она развернула сверток, отодвинула в сторону чайный сервиз и начала расставлять на столе разные предметы: большую раковину, две ароматические палочки, голубиное перо, лиловую свечу, которую бабушка немедленно зажгла, и пригоршню бирюзы, оказавшуюся длинным ожерельем.

– Но вы же сказали, что не можете меня исцелить, – сказал Дэмьен.

– Исцелить не могу, но могу очистить твой дух и дать тебе защиту, чтобы ты мог без страха ступить на путь, который приведет тебя к радости, – ответила бабушка.

– Хорошо, я сделаю все, что вы скажете, – сказал Дэмьен, выпрямляясь.

– Правильно. И вот что я тебе скажу: примирись с Джеком.

– Джек умер.

– Джек сидит в маленькой комнате под манежем.

– Это не мой Джек, бабушка. Это Другой Джек.

– Так ли важно, чей он Джек? – спросила бабушка, поднося к огоньку фиолетовой свечи толстую курительную палочку из белого шалфея. – Разве он, в любом своем обличье, не твой вечный Джек? Разве ты не будешь любить его всегда: в любом виде, в любом теле, мужском или женском?

– Буду.

Дэмьена бросило в жар, когда он понял, что его машинальный ответ был чистой, беспримесной правдой. «Я буду любить Джека в любом обличье, в котором он ко мне вернется. Он всегда будет истинной любовью всей моей жизни».

– Разве ты не понимаешь, что его дух – подлинная суть Джека – останется неизменным, в каком бы теле он ни находился, в отличие от личности, которая может быть иной, ибо несет на себе отпечаток иного жизненного опыта?

Дэмьен задумчиво кивнул.

– Да, бабушка. Кажется, я это понимаю.

– Можешь поверить, что был бы способен вновь полюбить Джека, даже если он переродился в совершенно ином теле? Представь, что ты встретил бы его в обличье прелестного азиатского юноши, совсем не вампира и даже не подлетка, или в облике женщины, знакомство которой с гей-сообществом исчерпывается отношением ее гомофобной семьи, призывающей кары небесные на головы «грешников».

– Но где-то, в чем-то это все равно был бы Джек. Да, я хотел бы быть с ним или с ней.

– Так что же тебя останавливает сейчас? Научись любить его в его собственном обличье!

Джек отшатнулся, как будто она его ударила.

– О богиня! Бабушка… как же… почему я сам до этого не додумался? – Дэмьен вдруг почувствовал, как его легкие расправляются, словно слова бабушки разрезали эластичную ленту, туго стягивавшую его грудь. – Я был настолько оглушен тем, что он Другой Джек, что не смог увидеть истину… Это все неважно! Пусть сейчас он не мой Джек, но я верю – нет, знаю, – что он сможет снова стать моим Джеком.

– Правильно, уа-у-хи, следуй своим путем. Надежда приведет тебя к радости.